«На душе и в голове образуется пустота, которой не могут заполнить злобы дня и суета. Воображение уносит далеко от действительности, работает во время бессонных часов ночи и, кажется, дает отдых. Поздно – прошлого не вернуть. А „настоящее“ – горячее желание, чтобы оно скорее прошло. А будущее темно, как никогда» (5, № 2, 2000 г., с. 94). Ощущение «смерти в темноте» будет преследовать и угнетать его еще долгие годы.
Страшен одинокий крик человека срывающегося в бездну.
Так Веселовский прожил 1915 год.
Психологами замечено, в ситуации социальной нестабильности человек по иному переживает время собственной жизни, переосмысливает прошлое, настоящее и будущее. Такое время настало и для Веселовского, переосмысливая и передумывая самого себя, он создает потрясающий образ «Я – загадка для других», и потому я одинок в этом мире, несчастен, у меня нет любимой женщины и близкого друга, ведь меня так сложно понять, а у людей так мало терпения. За этим образом, он попытается скрыть свою личную неустроенность, постоянное психическое напряжение. Этой ролью «загадка для других» Веселовский вскоре начнет объяснять и свою неудачную любовь и неудачную попытку развода, и сильное желание любви, и одновременно свою неспособность любить. Ему, Титану, было дано почти все, и почти все было под силу, кроме… взаимной любви. «Я не в силах понять себя и разобраться. Временами кажется, что вижу, начинаю понимать, но вдруг новый отблеск, поворот необъяснимый и все опять смутно, неясно» (5, № 2, 2000 г., с. 101). Плетя паутину для мнимого читателя, он сам в нее попадает. Введя в свою жизнь тотальный самоконтроль, попросту пожирает себя разумом. Так он пытается защититься от чего-то очень болезненного и несостоявшегося в своей жизни и в самом себе. Эта невыносимая душевная пытка будет длиться годами, неразрешимая, опасная, завораживающая. Его ситуация личного и социального одиночества вызывает противоречивость мыслей и чувств, которые становятся постоянными спутниками. Но и в этом противоречии было стремление обрести точку опоры и равновесия – «остается жить в себе и в своих мечтах».
На страницах личного дневника Веселовский признается мнимому читателю в мечте о другой жизни. Другая жизнь – это любимая женщина и личное счастье. Ведь реальность страшна, в ней присутствует лишь «сознание изломанной жизни». В какой момент мы поддаемся мечте, ослепляемся ею, начинаем жить ее желаниями и законами? Веселовский сознательно мучает себя, страдает, быть может, даже испытывая некое удовольствие от этих мук. И в своей душевной боли, с надрывом веры и надежды, взяв за руку мнимого читателя, он вводит его в личный ад: «Мираж, дивный, проклятый мираж. При приближении все исчезает, перед глазами та же пустыня, безбрежная, знойная и бесплодная. Открытый путь без дороги и цели. Зачем, куда?» Но мы помним, что «научная работа становится отдыхом» а потому можем предположить, что ад, который так талантливо описывает Веселовский, наполовину им придуман. Это забава «гения» – скажет он про себя.
В 1916 г. выходит ІІ том «Сошного письма», в дневнике по этому поводу есть запись: «Мне дороже всего, чтобы были оценены и признаны основные мысли моей работы. Я уверен, что если они будут переварены и усвоены исторической наукой, то окажут большое влияние на последующие работы и приложение их к некоторым основным вопросам русской истории может дать очень хорошие плоды» (5, № 2, 2000 г., с. 108). Веселовский знает себе цену, шутя называет себя «гением». В нем много сложного и глубокого, сконцентрирована огромная энергия и психическая напряженность, порою он опасен даже для самого себя. В эти годы в Веселовском мало равновесия, многие трудности и сложности, которые он описывает, зачастую им выдумываются: «Природа дала много, но за свою щедрость наградила вечной неудовлетворенностью. Или это оборотная сторона, „проклятия талантливости“ (5, № 2, 2000 г., с. 111). Тема „проклятия талантливостью“ частая в дневнике, он заворожен ею, ведь она позволяет ему называть себя гением и объясняет причины его несчастливой личной жизни. Веселовский увлечен собой всерьез и надолго, он настолько самодостаточен, что в действительности ему никто не нужен, ни друг, ни любимая женщина. Его задача проста, прежде чем покинуть этот мир, успеть оставить для потомков нужное дело. „Мне кажется, что я только начинаю работать, как следует, во всеоружии знаний и навыков, и что надеюсь дать еще ряд работ, не менее крупных и значительных, чем „Сошное письмо“ (5, № 2, 2000 г., с. 107). Но эти слова так и не стали пророческими. Жизнь больше не дала ему ни возможностей, ни сил, написать, что-то еще значительнее и грандиозней по замыслу, чем «Сошное письмо“. О, нет, он не выдохся, для Веселовского это невозможно, но остановился. Был предназначен и способен к высоким полетам, но в мире, в котором он жил, неба не существовало, а потому – Прометей не зажег нового огня. Его лебединая песня оборвалась на полуслове.
В 1917 г. минуя все предварительные формальности, в «уважение заслуг», Веселовскому присваивают звание доктора истории русского права, в этом же году он становится профессором Московского университета. Это назначение окончательно утверждает его в научной среде, как историка-профессионала. Столь радостное и долгожданное событие, чувство гордости за себя и сознания выполняемого долга были смазаны надвигающейся катастрофой. Впервые в жизни Веселовский, теперь уже бывший богач, прочувствовал на себе, что такое бедность и безденежье. Для его семьи началось голодное время. Чтобы как-то прокормиться Веселовские выезжают в имение Татариновка, где какое-то время он занимается пчеловодством. Но все это продлится недолго. В этом же году его приглашают работать в Центрархив, специально созданный для спасения ценнейших документов. В силу тяжелой обстановки в стране, об издании его новых работ не могло быть и речи. Эта ситуация сохранится до 1926 г.
В 1917 г. у Веселовского начинается дружба с И. Буниным, она будет недолгой, но содержательной. Этим двум скептикам было интересно друг с другом: «Мы с ним очень во многом сходимся». Краткий миг забвения, через несколько месяцев их дороги разойдутся навсегда. И Веселовский опять останется один.
27 февраля 1917 г. Веселовский запишет в дневнике: «В Земском союзе радость и торжество по поводу „конца царской России“. Конец-то конец, но не будет ли это концом независимости русского государства и народа вообще?» (5, № 3, 2000 г., с. 86). С этого момента характер дневника постепенно меняется. На его глазах начинала разворачиваться революция, которую он воспринял, как гибель страны. 1917 год, был особым годом в жизни Веселовского, поворотным. В записях за 1917 г. еще очень много личного, но, описывая свои любовные переживания и похождения, ведь ему надо выяснить отношения с женой и любовницей, Веселовский встраивается в механизм профессиональной рефлексии. Он все больше уделяет внимания политическим прогнозам и рассуждениям. Ему нравятся интеллектуальные упражнения, эмоции, жалость к самому себе, психическая подавленность и усталость уступают место – мысли, главной властительнице всей его жизни. «У всех, кого встречаешь, подавленное состояние духа. Катастрофа настолько велика и скоротечна, что сейчас невозможно окинуть ее одним взглядом и отнестись к ней определенно. Все происходящее так подавляет, что оценка и отношение к нему меняется иногда несколько раз в день» (5, № 3, 2000 г., с. 104). Тацит учил рассказывать историю «не поддаваясь любви и не зная ненависти», раскрывать повествование «без гнева и пристрастия», это и будет «восхождение» историка «по пути почестей». Веселовский так и поступит, свой личный дневник он постепенно преобразовывает в историческую лабораторию, в живую изучая исторический процесс, завязывающийся на его глазах в людях и их действиях. С 1918 г. в дневнике совсем мало личных записей, в основном исторические. Личная духовная жизнь Веселовского тесно сопрягается с общественным «настоящим», которое он переживал как современник и одновременно исследовал как ученый. Дневник обретает совершенно иной язык – научный. Веселовский в живую исследует современность, а для этого необходимо иное пространство. Личный дневник для этих целей тесен и узок, пора прорываться в иное измерение – в источник.
При решении творческой задачи необходима максимальная мобилизация личностных возможностей человека, определяющихся не только запасом его интеллектуальных знаний и умений, но и собственно личностными качествами, зависящими от его индивидуальных особенностей и ценностных ориентаций. (12, с. 156).
17 марта 1917 г. становится начальным отсчетом и точкой опоры историка Веселовского: «Я опять вернулся к мыслям о причинах нашей катастрофы и о будущем. Как хотелось бы заняться обработкой их и собиранием материала, но сейчас это кажется почти не возможным. Буду записывать отдельные мысли и делать выписки» (5, № 6, 2000 г., с. 96). Все суетное, наносное, а именно личностные переживания, отступают, уходят в прошлое, он мгновенно преображается, встряхивается, будто сбрасывая остатки сна, расправляет крылья, ведь пора работать! Надо быть «достойным переживаемых событий». Веселовский скрупулезно фиксирует свои мысли о революции, России, политической ситуации в стране, исследует теоретические основы социализма: «Я никогда не был заражен народническими иллюзиями и идеалами, всегда считал их ошибочными, а частью фальшивыми, поддельными, основанными на незнании жизни вообще, и народной в особенности. Еще в 1904-05 гг. я удивлялся, как и на чем держится такое историческое недоразумение, как Российская империя. Теперь мои предсказания более, чем оправдались, но мнение о народе не изменилось, т. е. не ухудшилось. Быдло осталось быдлом» (5, № 6, 2000 г., с.99).
