Борис Евсеев - Русские композиторы

— Да нет. Пожалуй, хватит. А то брат еще голову отъест. Он страсть не любит, когда я наши новые стихи читаю. Ну что ж. Буду к вам захаживать, — покровительственно заканчивает юный Лев Сергеич. — Да и вы меня не забывайте. Отпроситесь у маменьки — и после святок к нам с Яковлевым. Будем меняться! Вы нам свою музыку. Мы вам стихи. Идет? Кстати, а правда ль, что музыка выше стихов? И насколько? Подумайте об этом до будущей встречи, прошу вас!

Важной походкой Лев Сергеевич отходит к снующим и мелькающим маскам.

Вскакивает и кидается к себе в комнату и Саша.

Что тут думать? И о чем? Только в смешении стиха и музыки и есть музыкальная правда! Он сегодня же об этом запишет в своем дневнике. А завтра скажет об этом французу-воспитателю мосье Мажи и своему учителю музыки Платону Николаевичу. А еще лучше ничего не говорить, а просто сыграть им и сегодняшнюю встречу, и треск маскарада, и бормотанье смешного толстячка Льва Сергеича. Саша закрывает глаза…

Треск маскарада, запах воска, снежный, только что ставший отходить от декабрьского бунта Петербург, музыка, стихи, зима, Россия, забытье, сон…

1813 год. Саша родился в селе Даргомыж (Троицком) Тульской губернии. Как раз после изгнания Наполеона из России.

1817 год. Семья Даргомыжских переехала в Петербург. Там отец Саши служил в коммерческом банке. Мать, Марья Борисовна, занималась воспитанием детей, была очень одаренной и образованной женщиной. С семи лет стали обучать Сашу игре на фортепиано, а старшего брата Эраста на скрипке. К 10 годам Саша сочиняет пьески для фортепиано и романсы.

К восемнадцати годам Даргомыжский был уже автором многих 7 сочинений для фортепиано, скрипки, двух квартетов, кантат и романсов. 1835 год. Александр Даргомыжский встретился с Михаилом Глинкой. Они подружились и часто музицировали вместе. Тогда же Александр Сергеевич начал работать над оперой «Эсмеральда» на сюжет романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».

1841 год. Даргомыжский закончил оперу «Эсмеральда». Написал кантату «Торжество Вакха» на слова Пушкина. Но особенно охотно сочинял он романсы. К тому времени стал признанным в Петербурге преподавателем пения.

1844 год. Даргомыжский едет за границу: в Берлин, Брюссель, оттуда в Париж, Вену. Не понравилась Александру Сергеевичу заграница. Он даже в одном письме написал: «…Нет в мире народа лучше русского и… ежели существуют в Европе элементы поэзии, то это в России». А по возвращении на родину приступает он к созданию оперы «Русалка» на сюжет драмы Пушкина. Пишет и превосходные романсы на стихи М.Ю. Лермонтова и других.

1848 год. Александр Сергеевич пишет оперу-балет «Торжество Вакха», в основу которой легла его кантата.

1853 год. Состоялся концерт из произведений Даргомыжского. Успех превзошел все ожидания. Горячий прием со стороны публики и музыкантов вызвал у композитора прилив творческой энергии.

1856 год. Премьера первой русской оперы — психологической бытовой музыкальной драмы состоялась. Композитор блестяще справился с основной задачей оперы — рассказать музыкальным языком о судьбе простой русской девушки, обманутой и брошенной богатым князем.

В конце 50-х годов принимает участие в работе сатирического журнала «Искра». Пишет драматическую песню «Старый капрал» и сатирическую «Червяк» на стихи французского поэта Пьера Беранже.

В 60-е годы сочиняет оперу «Каменный гость» по драме Пушкина, шутку-фантазию для симфонического оркестра «Баба-Яга», фантазию «Малороссийский казачок», «Чухонскую фантазию». Композитор использует в этих произведениях народные мелодии. Занимается Александр Сергеевич и общественно-просветительской деятельностью как член комитета Русского музыкального общества.

1864 год. Даргомыжский едет за границу, на этот раз уже зрелым композитором. Выступает со своими произведениями в Брюсселе, Лейпциге, Париже, Лондоне. Концерты проходят с огромным успехом.

1865 год. После возвращения на родину, в Петербург, композитор снова принялся за работу над оперой «Каменный гость». Сочиняет он очень много, с большим вдохновением. Дружба с молодыми композиторами Балакиревского кружка поддерживает его в творческих поисках.

1869 год. Но не суждено было завершить ему эту оперу. Жизненный путь композитора в этом году окончился. По завещанию Даргомыжского, его друзья-композиторы завершили оперу и поставили ее на сцене Мариинского театра в Петербурге в 1872 году.

— Нет, ты только полюбуйся!

Высокий господин в очках и строгом сюртуке вбежал в гостиную, закружился по комнате, бросил на обеденный стол газету.

— Вот «Санкт-Петербургские ведомости»! Корреспонденция из Казани!

— Да что там такого могло случиться?

Другой господин в длинном домашнем халате испуганно привстал с дивана.

— Нет, ты читай, читай!

— Ну изволь, прочту.

«В Понедельник 20 августа сего, 1873 года произошло открытие четвертого съезда российских естествоиспытателей и врачей. Зала университета была убрана растениями…»

— Ну так что ж? Ничего смертельного здесь не вижу.

— Ты дальше читай!

— Изволь: «Из списка видно, что число членов съезда простиралось до 150 человек. В том числе — 39 приезжих. Из последних назовем профессора Медико-хирургической академии Александра Порфирьевича Бородина…»

— Так вот где наш Бородин отыскался! В Казани! Он ведь просто сбежал от нас! Спрятался! А у него здесь дела не кончены. Опера на пюпитре лежит! И не какая-нибудь — «Князь Игорь»!

— Да не кипятись, Николай Андреич. Приедет — допишет…

— Как же не кипятиться? Уж сколько лет «Князь Игорь» валяется у него на столе! И сколько раз говорил я ему: «Ты не химик, Александр Порфирьевич. Ты — композитор! Да вот пишешь только по воскресеньям…»

А тем временем сам воскресный композитор, Бородин Александр Порфирьевич, вышагивал по набережной Волги. Задувал знобящий ветерок. Снизу, из Закаспия, плыли, казалось, наисладчайшие мелодии. Какие-то лукавые невольницы слабо позванивали колокольцами, водили невидимые хороводы… Было жарко. Бородин снял шляпу и остановился. Казань ему нравилась. Восточная жизнь здесь смешивалась с русскими мотивами, вызывала в душе что-то полузабытое, давнее. Дома с зелеными крышами, пышные православные соборы, золотые мечети, тенистые татарские дворики…

Жаль было расставаться с Казанью! Ну да в Петербурге ждала профессора служба в Академии. А по вечерам и по воскресеньям — любимое дело — сочинение музыки.

«Надо будет заняться „Князем Игорем“» серьезно, — подумал Александр Порфирьевич. И тут же услышал, как заезжий факир сладко заиграл-заныл на дудочке. Бородин оглянулся: из красного горшка медленно высунула голову крупная змея. Она лениво осмотрелась и, не найдя вокруг ничего интересного, снова спряталась в кувшине.

Неожиданно из-за театральной тумбы появились двое мужичков. Они были в лаптях и держали в руках какие-то необыкновенные музыкальные инструменты. Они свистели и кривлялись, пели и пританцовывали. Что-то старинное почудилось Бородину в их напеве. Он поманил мужичков пальцем.

— Ну-ка еще что-нибудь. Из старинного, — и Бородин махнул рукой.

Один из мужичков плясал и дул в дудку. Другой водил смычком по какому-то визжащему и гудящему кузовку со струнами. Кузовок был похож на грушу. Такого музыкального инструмента Бородину видеть еще не доводилось. Он все хотел спросить у мужичка, как называется то, на чем он так ловко играет. Но какое там!

Мужички так разошлись, так расплясались, что на них стала обращать внимание и степенная публика.

Вдруг из-за той же тумбы неслышно вынырнул городовой. Щеки его сонно вздрагивали.

— Прекратить! Ишь безобразие развели! Вот я тя, Ерошка, — на съезжую, под стражу. А тебя в бурлаки, Скула!

— Пусть поют, — твердо сказал Бородин. — А то совсем у нас мужичкам проходу не стало. Подойди-ка сюда, — поманил профессор городового.

— Так что, ваше благородие… Житья ведь от них нет!