В пятницу приходил адвокат. Вызвали, стою в коридоре, жду. Еще несколько черных прибыло. Гуськом по коридору… в лифт, на первый этаж, в грязную клетку, человек двенадцать, сидим. Сквозь решетку видны свободные люди за толстыми стеклами, общаются по телефону с арестантами, адвокаты с портфелями ждут своих клиентов.
А вон и Мистер Ланелл появился, спаситель мой, благодетель, так рад его видеть, почти как Иисуса Христа, только на него надежда.
Вызвали и меня в каморку, цепи сняли, потираю запястья, оглядываюсь. Мистер Ланелл раскладывает бумаги.
– Не беспокойся, тут камер нет, это конфиденциальные комнаты для адвокатов. Можешь мне всё рассказывать… «всё как есть».
А другие зэки советуют: «ни в коем случае никому ничего не рассказывай, даже адвокату, он ведь назначен государством, он на них работает. Чем больше говоришь, тем выше срок». А мне хочется делиться, доказывать, что я не тот за кого они меня принимают… Как же так? Еду себе по хайвэю, по самой свободной стране, и вдруг… остановка, обыск, арест, в тюрьму, все отобрали, пятнадцать лет сулят.
В клетке то холодно то жарко: наверху в стене отдушина, из которой попеременно дует холодный и горячий воздух… температура снижается градусов до десяти, затем подымается до тридцати… и так каждый час. Я сплю на пластиковом матрасе со встроенной подушкой – возвышение такое в изголовье от которого шею ломит. Скрючиваюсь на оставшиеся метр или полтора, пробую спать. Покрывало – тонкий плед.
Сосед – Джефф, домашний насильник и христианин, храпит как трактор буксующий в грязи… с захлебами, с переливами, что-то бормочет во сне. Он получает кое-какие денежки от своей подруги (от той, которую с лестницы спустил) и позволяет себе вкусности типа порошковых сладких напитков и китайской лапши. Пакетик с напитком всегда стоит рядом, он из него ночью отхлебывает, затем в туалет ползет, унитаз шумит как реактивный самолет.
Воду я пью из крана, порошковые напитки не идут. Выдают их нам в маленьких фунтиках, что там внутри неизвестно, отдаю Джеффу. Кружек нет. Он разбавляет дринк в пластиковом пакете, пьет да похваливает.
Познакомился с некоторыми постояльцами. Есть черный один, гигант, клетка напротив. Похож на Хулка, мускулистый, килограмм сто пятьдесят, Ленни зовут, четвертый год тут. Говорят, за тройное убийство. Он все время подает апелляции, его пока не судили, время оттягивает, светит смертная казнь. Ленни получает деньги с воли, жует сладости, чипсы. Вечером, когда нас запирают по клеткам, он долго еще сидит в зале, смотрит телик. Есть тут ящик старенький, на стене висит, единственное развлечение кроме карт и шахмат. Книг мало, в уголке стоят, я их все уже перечитал, даже Библию от корки от корки.
В соседней клетке сидит белый парень, Джордж зовут. За ограбление. Супруга его в этой же тюрьме, в женской части. Весточки от нее каждый день получает, показывал письма в губной помаде. Джордж их не сразу открывает, а сначала любовно рассматривает, потом целует, нюхает… прикрыв глаза вдыхает какой-то аромат, в общем целая метафизическая церемония, этим и живет. Ну и ответы ей пишет, Бонни и Клайд. Грабили квартиры вдвоем, пока их видеокамеры не запечатлели, в новостях показывали, по семь лет грозит. Джордж веселый, не парится, качается себе в уголке и только о своей любимой и говорит. Когда выйдут, в Аризону уедут, там земля в пустыне дешевая, глиняный домик построят, травку будут курить и жить как хиппи, подальше от крысиных бегов и федералов.
Его сосед по клетке, Ларри, сидит за вождение в нетрезвом виде и побег от полиции. Срок – три с половиной года. Рассказывал: ехал по хайвэю, копы сзади привязались, номера пробивают. А он уже сидел раньше за вождение под влиянием наркотиков. Едет, «Нирвану» слушает, гамбургер жует, картошечка на сиденье, в кетчуп ее макает, пивом запивает, под сиденьем упаковка. Когда коп включил мигалку, Ларри почему-то запаниковал и стал от него удирать. Еще четыре патрульные машины подключились, вертолет, даже местный канал новостей, по телеку показывали. Ларри заехал на мост, припарковался и прыгнул в Миссисипи. Катер его подобрал, хорошо хоть аллигаторы не сожрали. Пьянство за рулем – полтора года, побег – еще два. Рад что легко отделался. Время, говорит, летит быстро, отдохнет, подкачается, а то растолстел на воле.
Педофил один сидит тут. Художник. Разрисовывает конверты за два бакса, красиво работает карандашом. Кстати, это хлеб в тюрьме, уметь карандашиком рисовать. Я его спросил за что сидит, он мне виновато рассказал: «познакомился с девушкой онлайн, она сказала ей восемнадцать… встретились, позанимались сексом, и тут она признается: мне шестнадцать… Но, говорит, не переживай, ты мне нравишься, все будет ок. А у Джима дом свой выплаченный, наследство от родителей осталось. Девочка, конечно, рассказала маме, та стала Джима шантажировать. Всё им отдал, но все равно арестовали. Теперь лет пятнадцать грозит, хорошо хоть рисовать умеет».
Сокамерник у него черный был, когда узнал про статью, то попытался ночью задушить его подушкой, охрана прибежала, художника в другую тюрьму, а черному прибавили пять лет за попытку убийства.
Зэки тут не особо исповедаются, историями не делятся, каждый сосед по клетке – потенциальный стукач. Часто бывает, идут на слушание, а там бывший сокамерник, с которым когда-то откровенничал, показания дает, чтобы себе срок скосить. Так что лучше молчать, ждать свой судный день втихаря.
Вчера я чуть не угодил в карцер. Тут выдают один апельсин, раз в неделю. Я сохранил шкурки и залил их водой в кружечке, дабы выцедить дополнительные витамины. И два кусочка хлеба сохранил с завтрака. А после обеда обыск. Обнаружили стаканчик со шкурками и хлеб. «Зачем?!» Так и так, объясняю, витамины пытаюсь сохранить. Оказывается тут из фруктов и хлеба вино делают. Пронесло. Зато весь этаж знает: русский самогон делал.
В зале окон нет, только в клетке одно крохотное оконце, на нем решетки и металлическая сетка забитая вековой пылью, комар не пролетит. Сколько народу смотрело на улицу сквозь эти узоры, мечтая о свободе, завидуя птицам.
Я еще не встретил ни одного, кто впервые в тюрьме. Многие отсидели по несколько раз: сел, вышел, продал наркоту, вернулся. Как говорит Дэн, мой русский приятель: «Это ад. Мы в аду».
Пятого мая меня перевели в Янгстаун, полтора часа езды от Кливленда, в федеральную частную тюрьму. Вызвали по спикерфону когда все еще заперты были. Джефф тоже вскочил, тут каждое передвижение большое событие, пожелал мне удачи, даже молитву бойкую прошептал. Меня отвели в лифт вместе с молодым лохматым негром. В лифте он начал возмущаться что наручники жмут запястья, матом на охрану, те долго не церемонились, схватили его за патлы и мордой об стенку. Кровь хлынула, он полетел на пол, охранники давай мутузить его ботинками. Я прижался к стене. Его выволокли в холл, меня в приемную. Намотали цепи на руки, ноги, пояс, посадили в бусик и отвезли в Янгстаун, Огайо – в федеральную частную тюрьму.
Статистика говорит: около 2.3 миллионов заключенных сидят в настоящий момент в тюрьмах США, больше чем в 35 крупнейших европейских странах, вместе взятых. Ни одно общество, за всю историю цивилизации, не лишало свободы такое огромное количество собственных граждан, при том, что эта страна провозглашает себя самой свободной в мире. В США сидят двадцать пять процентов заключенных всего земного шара, учитывая что население этой страны составляет всего лишь пять процентов планеты. В 1972 году в Америке было триста тысяч заключенных, в 2014-ом – два миллиона триста тысяч, на два миллиона больше. Двадцать лет тому назад в США было пять частных тюрем, теперь их сто сорок.
Что произошло за эти двадцать лет, почему так много народу за решеткой? Частные тюрьмы одна из самых быстро развивающихся индустрий, это многомиллионная промышленность, она имеет свои выставки, конференции, вебсайты, интернет каталоги, архитектурные и строительные компании, инвестиционные фонды, свои батальоны тюремной вооруженной охраны. Эта индустрия заинтересована держать людей взаперти, корпорации получают доходы от дешевой рабсилы, чем выше сроки, тем выше доходы. Статистика преступности в США, за последние двадцать лет, стабильно идет вниз, между тем количество заключенных растет. Большинство правонарушений в Америке, это продажа наркотиков в микроскопических количествах.
Федеральные законы предусматривают пять лет лишения свободы, без права досрочного освобождения, за хранение пяти грамм крэка (дешевая смесь из кокаина), а за полкило чистого кокаина, срок тоже пять лет. За крэк в сто раз больше. Кокаин принимают в основном белые и средний класс, крэк – черные и латинос. Уровень преступности в США снизился на половину с начала 90-х, тем не менее, в тюрьмах сейчас сидят на пятьдесят процентов больше народу. А в частных тюрьмах количество заключенных увеличилось на 1600 процентов. Если рабство законно только по отношению к заключенным, тогда имеет смысл пересадить побольше людей и превратить их легально в рабов. Это не система правосудия, это бизнес.
