Мы с Дау вышли посмотреть на новую «Волгу». Она сияла лысиной и новизной. Он укатил.
— Коруша, если хочешь, купи себе новую «Волгу», и валютой можешь пользоваться.
— Зачем, Дау, «Победа» у нас почти новая. А Женька, оказывается, влюблен в свою лысину. — Почему ты так решила? По-моему, он завидует моей шевелюре. — Тебе он вообще завидует. А почему же он купил машину-автопортрет? Крыша и лысина телесного цвета. Так вот, если бы Лившиц не состоял при Ландау, у него не было бы законных фунтов стерлингов и не было бы новой «Волги».
У Дау была другая натура. Если он сказал: "Встречайте десятичасовым поездом из Москвы", то опоздать уже не мог! "Точность — вежливость королей", — повторял он всегда, добавляя: "Я за свою жизнь не опоздал никуда ни на одну минуту". Этим Дау очень гордился. Позволить себе опоздание, когда его ждут, для Дау было как бы антитело! Опоздать — никогда! Нарушить свое слово — невозможно!
Bоскресенье.
В этот день из года в год у меня была обязанность с утра запихнуть сына в ванну. Удавалось это всегда с большим трудом.
В 9 часов утра Дау уже позавтракал, а я еще занималась сыном. Заглянув в комнату Гарика, Дау сказал: "На звонок в дверь не выходи, я открою сам". Это был сигнал «стоп», "красный свет".
В нашем брачном "Пакте о ненападении" был пункт полной свободы личной жизни, полной свободы интимной жизни человека.
"Хорошо", — сказала я, подумав, что приедет Женька с девицами в машине. В этом случае Дау всегда подавал сигнал «стоп». Звонок в дверь раздался тогда, когда мы с Гариком завтракали на кухне. Через несколько секунд Дау уже внизу. Целуя меня на прощание, он сказал: "Вечером в четверг буду дома". Трудно поверить, что все это было сегодня утром. Кажется, прошла целая вечность.
Вдруг поздний звонок в дверь. Входит незнакомый человек:
— Вы — жена Ландау?
— Да я. Заходите, раздевайтесь, садитесь.
— Я сяду и не уйду до тех пор, пока вы не добьетесь, чтобы врач Сергей Николаевич Федоров, на этом листке записаны его координаты, заступил на ночное дежурство у постели вашего мужа. Иначе Ландау до утра не доживет. Идите в институт и действуйте. Говорят, Капица вернулся с дачи, несмотря на гололед.
Я побежала в институт, умоляла, просила, рыдала. Меня по телефону соединили с председателем консилиума членом-корреспондентом АН СССР Н.И.Гращенковым.
— Врач Федоров, Сергей Николаевич Федоров? Впервые слышу это имя. Все хотят спасти Ландау, но в палате уже нет места ни для одного врача: для спасения Ландау собран весь цвет московской медицины.
Около двух часов ночи я вернулась домой. Неизвестный гость сидел, Гарик спал. После институтского шума в доме была зловещая тишина. Тяжело опустившись на стул, я разрыдалась. Гость сказал:
— Вас убеждали в том, что весь консилиум составляют профессора?
— Да, именно это мне сказали.
— Профессоров там много, но там нет ни одного врача! Звоните, просите, требуйте, настаивайте! Вы имеете юридическое право как жена доверить жизнь своего мужа своему врачу. Только Федоров может спасти жизнь Ландау. Звоните, звоните!
Я позвонила Топчиеву. Он моментально снял трубку, очень внимательно выслушал, записал все координаты Федорова, обещал помочь и позвонить. Мы молча уставились на телефонный аппарат. Александр Васильевич сообщил, что в больнице не согласились, этого врача никто не знает. Я опять стала просить Топчиева, отчаянно рыдая, говоря, что имею юридическое право настаивать. Они не знают Федорова, а я не знаю Гращенкова!
Топчиев был добрый человек — это самое ценное в человеке, особенно когда он занимает высокий пост. Он ответил, что попробует обойти больницу.
Опять уставились на аппарат. Глухая ночь. В ушах звенит. Время тоже уснуло!
Звонок. Топчиев сообщил: "Есть устный приказ министра здравоохранения товарища Курашова включить по вашей просьбе врача Федорова в консилиум. Я дал распоряжение, за ним ушла машина. Наш начальник лечебного отдела вам позвонит, когда врач Федоров войдет в палату вашего мужа".
— Спасибо, спасибо, спасибо!
Мой ночной таинственный гость встал, поблагодарил меня и исчез. Врач Сергей Николаевич Федоров был нейрохирург без чинов и званий, но он обладал большим медицинским талантом. Он умел врачевать умирающих больных. От знаменитостей консилиума он получил почти бездыханное тело, пульс едва прощупывался на сонной артерии, только она еще говорила, что жизнь не совсем ушла.
Профессор И.А.Кассирский, член консилиума, в журнале «Здоровье» № 1 за 1963 год писал: "За сорок лет моей врачебной работы было много замечательных исцелений, казалось, безнадежных больных, но воскрешение из мертвых всемирно известного физика Л.Д.Ландау, о чем сообщалось в нашей и зарубежной прессе, особо волнующий момент. Каждая из полученных им травм могла бы привести к смертельному исходу. Консилиумы собирали по нескольку раз в сутки. Днем и ночью обсуждались необходимые меры на ближайшие несколько часов. Каждый час, каждую минуту все мы задавали себе мучительный вопрос: "Не упущено ли что-нибудь?". В действие вступил пироговский железный закон умелой организации борьбы за жизнь человека. Отек мозга был предотвращен инъекцией мочевины, была отведена грозная опасность поражения продолговатого мозга. Но от избытка введенной мочевины возникло тяжелейшее осложнение — почки не справлялись с ее выведением, возникло отравление — уремия. Остаточный азот катастрофически нарастал".
Перестали работать почки — это одна из первых легенд о клинической смерти! Но, к счастью, из Чехословакии прилетел нейрохирург Зденек Кунц — крупнейший специалист Европы в этой области. Он сразу спросил:
— Сколько было введено воды? Я вижу, ваш больной на капельном внутривенном питании. Капельное вливание не может вывести из организма избыток мочевины. Челюсти у больного сведены шоковым параличом, глотательный рефлекс отсутствует. Необходимо срочно ввести через нос питательный зонд в желудок и без промедления ввести туда воду. Сколько часов он у вас на внутривенном вливании?
— Уже перевалило за сто часов.
— Очень большая угроза закупорки вен. Немедленно убрать капельницы, зашить вены, питание и воду вводить через носовой зонд. Рецептуру питания я напишу; все измельчать до консистенции жидкой сметаны, пропуская через пищевой комбайн, шприцем нагнетать в тонкий резиновый носовой зонд.
При более тщательном изучении больного профессор Кунц сказал: "Жизнь больного несовместима с полученными травмами. Он умрет, он обречен, протянет еще сутки, не больше. Задерживаться мне нет смысла, я оставил своих больных, которым я нужнее". На следующий день Зденек Кунц улетел, но свой кратковременный визит в Москву, к Ландау, он нанес в такой критический момент и дал очень ценные советы!
