Татьяна Талькова - Игорь Тальков. Стихи и песни

В нашем жэке № 5
Шло собрание опять —
Обсуждали перестройку
И куда ее внедрять.
На трибуну вышел Сам
И, прокашлявшись, сказал,
Что пока что мы хреново
Перестраиваемся.
А затем последний съезд
Процитировал нам весь,
Речи, прения, доклады
Зачитал как они есть.
Про бригадный про подряд
Все строчил, как автомат,
Про согласность, и про гласность,
И про все вообще подряд.
Он ревел, как самосвал,
И пыхтел, как самовар.
Объявив нам в заключение: —
Завтра будет семинар.
При себе иметь тетрадь —
Буду лично всех гонять
По вопросам «Перестройки»
И куда ее внедрять.
Тут монтер Петрович встал —
На лице его скандал
Откровенно был написан —
И спокойно так сказал:
— Перестрелка, перестройка —
Нас ничем не испугать,
Мы народ довольно стойкий,
Но до срока, вашу мать.
Ты вот выдал директиву,
В «Волгу» сел — и будь здоров,
А какая перспектива
Нам от этих громких слов?
Что, изменят нам зарплату?
Что, нам легче станет жить?
Есть икру, ходить в театр,
Отпуск в Ялте проводить?
Я всю жизнь свою ишачу,
А живу в такой норе,
Что порой к иной собачьей
Зависть прячу конуре.
Я на ваши семинары
Болт с резьбою положил,
Я ни много и ни мало —
Три режима пережил.
Поначалу тоже вроде
Верил в разные слова
О заботе, о народе —
Аж звенела голова!
Ну и где забота, где же?
Мне седьмой десяток лет,
Ну а я еще и не жил,
А уж впору на тот свет.
Вы мне рот не затыкайте,
Я вас слушал до конца,
И не надо, не пугайте
Выражением лица.
Вы про гласность нам умело
Толковали целый час,
Ну, а как дошло до дела,
Что, кишка тонка у вас?
Ладно, хватит. Напоследок
Я хочу сказать вам суть:
Для того, чтоб сделать дело,
Нужно людям дать вздохнуть.
На заезженной кобыле
Не уедешь далеко.
Вы о нас совсем забыли,
А кнутом хлестать легко.
Вы на деле докажите,
Что заботитесь о нас,
Ну а мы уж, извините,
Перестроимся без вас.
Кончил.
Дверью хлопнув, вышел,
Больше слова не сказав.
Мы все замерли, как мыши,
Зная, что Петрович прав.

Я пробираюсь по осколкам детских грез
В стране родной,
Где все как будто происходит не всерьез
Со мной.
Надо ж было так устать,
Дотянув до возраста Христа, Господи...
А вокруг, как на парад,
Вся страна шагает в ад
Широкой поступью.
Родина моя
Скорбна и нема...
Родина моя,
Ты сошла с ума.
В анабиозе добивает век Москва — дошла.
Над куполами Люциферова звезда взошла,
Наблюдая свысока, как идешь ты с молотка
за пятак,
Как над гордостью твоей смеется бывший твой
халдей с Запада.
Родина моя — Нищая сума.
Родина моя,
Ты сошла с ума.
Восьмой десяток лет омывают не дожди
твой крест,
То слезы льют твои великие сыны с небес,
Они взирают с облаков, как ты под игом дураков
клонишься,
То запиваешь и грустишь, то голодаешь и молчишь,
то молишься.
Родина моя
Скорбна и нема...
Родина моя,
Ты сошла с ума.
Родина моя — Нищая сума.
Родина моя,
Ты сошла с ума.

Бывший подъесаул уходил воевать;
На проклятье отца и молчание брата
От ответил: «Так надо, но вам не понять», —
Тихо обнял жену и добавил: «Так надо!»
Он вскочил на коня, проскакал полверсты,
Но как вкопанный встал у речного затона,
И река приняла ордена и кресты,
И накрыла волна золотые погоны.
Ветер сильно подул, вздыбил водную гладь.
Зашумела листва, встрепенулась природа,
И услышал казак: «Ты идешь воевать
За народную власть со своим же народом!»
Он встряхнул головой и молитву прочел
И коню до костей шпоры врезал с досады,
Конь шарахнулся так, как от ладана черт,
От затона, где в ил оседали награды.
И носило его по родной стороне,
Где леса и поля превратились в плацдармы...
Бывший подъесаул преуспел в той войне
И закончил ее на посту командарма.
Природа мудра! и Всевышнего глаз
Видит каждый наш шаг на тернистой дороге.
Наступает момент, когда каждый из нас
У последней черты вспоминает о Боге!
Вспомнил и командарм о проклятье отца
И как Божий наказ у реки не послушал,
Когда щелкнул затвор... и девять граммов свинца
Отпустили на суд его грешную душу.
А затон все хранит в глубине ордена,
И вросли в берега золотые погоны
На года, на века, на все времена
Непорушенной памятью Тихого Дона.
На года, на века, на все времена
Непорушенной памятью Тихого Дона.

Он сидел за столом на гостиничном жестком диване,
Наливая мне водку в единственный целый бокал,
И внезапно спросил, почему я не спел об Афгане.
Я ответил ему, потому что я там не бывал.
— Почему не бывал? Гм... с концертом не звали,
Ну, а так, без концерта, кому ж я там нужен такой?
Молодой ветеран улыбнулся с оттенком печали,
Прикурив сигарету единственной правой рукой.
Я попел ему песни, а он мне без всякого лака
Рассказал лучше книг и кино и про жизнь
и про смерть.
Так впервые почувствовал я, что такое атака
И что значит столкнуться со смертью и не умереть.
А потом его так понесло, что возникла опасность
На свободе нам с ним эту трудную жизнь не дожить.
Хоть у нас и была эта самая — как ее?. — гласность,
Но за Ленина и Горбачева могли посадить.
Молодой ветеран был душою смертельно изранен
И тяжелою ношей под сердцем обиду носил.
Он, прощаясь, сказал: «Хорошо, что ты не был
в Афгане».
Ну, а мне показалось, что я там все-таки был.