На следующий день в одном из множества неразличимых металлических ангаров некий невидимый клерк пытался одолеть неприступную гору бумаг, которая медленно росла, словно гриб, на вершине его старого деревянного стола. Между глотками растворимого кофе и затяжками «Мальборо», он разделил большую кучу на несколько меньших кучек и разложил их на несколько металлических поддонов. Вуаля! Теперь я служил в 1-ой пехотной дивизии.
Настало время залезть в грузовики, которые отправлялись в рейс по шоссе №1 в штаб дивизии в Ди Ан. Доехали мы быстро, со скоростью 50 миль в час, с множеством резких манёвров, дабы объехать медленно ползущие повозки и велосипеды по обеим сторонам дороги. Подобная любезность не распространялась на трехколёсные велотележки, которыми управляли исключительно мудозвоны, испытывающие тягу к смерти. Они проскакивали через колонну между грузовиками, шныряя вправо и влево, не обращая внимания на то, что их судьба будет предрешена, случись им ошибиться хоть капельку. Наш водитель даже не притрагивался к тормозам, когда они выскакивали сбоку, перестраивались перед нами, а затем обгоняли едущий впереди грузовик с другой стороны. Чистое безумие.
Поездка также дала мне обширное представление о жизни в трущобах. Вот что получается, когда тысячи фермерских семей переселяются в нео-урбанистические районы без земли и без работы. По сторонам дороги тянулись ряды облезлых шлакоблочных домов без дверей. Голуби сидели в незастеклённых окнах. Дети без присмотра играли в пугающей близости от проносящегося транспорта. Ветер трепал белье, развешанное над кучами навоза, который тут был повсюду. Дворы были маленькие, пустые и неухоженные, нигде я не видел ни одного цветка. Цветок не съешь. Повсюду свиньи и собаки. В некоторых дворах собак было больше, чем детей, и собаки порой выглядели чище. Казалось, что мы сражаемся за гигантскую восточную Тихуану.
Мы прибыли в Ди Ан, проехав мимо вывески, гордо несущей на себе девиз дивизии «Не бывает невыполнимых заданий, не бывает чрезмерных жертв. Долг превыше всего». Вскоре мы вновь занялись ожиданием в огромных дозах, только тут мы зачастую ждали, построившись, как будто что-то должно было произойти. К закату, во время построения, которое, как мы надеялись, было последним за день, что-то произошло.
Тощий человечек с нашивками капрала и папкой официальных на вид бумаг подошёл и заговорил с командовавшим нами унтер-офицером. Унтер медленно покачал головой и мрачно посмотрел на капрала, как бы говоря, что тот не прав. Капрал подошёл к стою, попытался сделаться выше, чем был на самом деле, и закричал: «Здесь есть кто-нибудь с 91-Браво?» Мы все замерли. Можно было услышать падающий лист. «Парни, среди вас тут есть медики?» — снова закричал капрал. Опять никто не ответил. «Раз, два, три, четыре», — отсчитал он, шагая вдоль строя и указывая пальцем в лицо первым девятерым. «Отлично, парни, вы теперь медики», — объявил он. Затем он объяснил, что из какого-то подразделения вышибли дерьмо, и они потеряли много своих медиков. Теперь им нужно пополнение. Девять человек — которые теперь ругались, проклинали всё и взывали к небесам — получили приказ лезть в стоявший неподалёку грузовик.
— Вот дерьмо! — пробормотал, заикаясь один из девятерых, — Я не какой-то там чёртов медик!
Но он всё равно оказался в грузовике. Я стоял в строю двенадцатым и был этому определённо рад.
Это событие стало самым диким и безответственным решением, что мне приходилось видеть в армии за всё время. Я просто не мог поверить. Я был бы меньше потрясён, если бы капрал приколол мне на плечи звёзды и объявил меня генералом. Трудно себе и вообразить, каково это — лежать с простреленным горлом и получить медицинскую помощь от врача, который учился на автомеханика. Это должна была бы быть шутка. Но это была не шутка. Таковы армейские порядки. Из водителя грузовика делают повара, а из повара — водителя грузовика, а потом удивляются, почему еда всё время опаздывает, а когда приедет, то оказывается несъедобной.
Появился ещё один джи-ай, без папки, который тоже обратился к унтер-офицеру. Затем он повернулся к нам и спросил «Рядовой Роннау здесь?» К счастью, оказалось, что этот парень — Боб Ривз, один из моих лучших школьных друзей. Он служил шифровальщиком в 121-м батальоне связи и провёл во Вьетнаме уже несколько месяцев. Когда я понял, что это Боб, мне сразу полегчало. Услышав своё имя, я уж подумал, что он сейчас назначит меня пилотом вертолёта или командиром танка. Боб рассмеялся, когда я рассказал ему историю с медиками, но не похоже было, чтобы он сильно удивился.
Боб устроился лучше всех, кого мне довелось встретить. Он жил в сорокаместной палатке вшестером с пятью другими парнями. У них было освещение, электричество, много москитной сетки и небольшой холодильник. Они даже завели домашнюю собаку по имени Трэвис.
В школе Боб был любимцем девушек, высокий красивый шатен с карими глазами. У него всегда была подружка. Вьетнам не стал исключением. Одалживая джип, он регулярно посещал близлежащую деревушку, где встречался с третьей дочерью местной крестьянки. По-видимому, он не мог выговорить её имя, а она уже устала его учить. Так или иначе, они сошлись на том, что он будет звать её Трес. Боб потягивал номер три.
Недавно он получил посылку с печеньем и вещами от моей мамы, которой был, очевидно, очень благодарен. Как и большинству солдат, ему тут было тоскливо, и он скучал по большому миру.
— Я бы лучше остался без еды, чем без почты, — сказал он мне.
Мы прошлись по той части лагеря, где жил Боб, чтобы всё посмотреть. На обратном пути мы встретили идущего навстречу джи-ай. Когда мы разминулись, Боб шёпотом сообщил мне, что парень, которого мы только что видели — один из тех, что подхватил неизлечимый триппер. Его держали на карантине и не должны были отпустить домой, чтобы зараза не распространилась по всем Соединённым Штатам. Эту болезнь называли чёрной гонореей.
Я был потрясён и обернулся, чтобы глянуть ещё разок. Этот парень был легендой. Любая лекция о венерических заболеваниях упоминала о его неизлечимом триппере и вреде неупотребления резинок. Увидеть его было всё равно, что увидеть Каспера-привидение и узнать, что он существует.
Нам также говорили, что выделения, вытекающие из члена этого парня, были не обычной гнойной жидкостью, обычно сопровождающей гонорею. Они были густыми, чёрного цвета, словно отработанное моторное масло. Таким образом, отлить для этого солдата было всё равно, что выссать осколки бритвенного лезвия. Мораль была в том, чтобы беречь свой член, использовать презерватив и всё такое. А если вы хотите прокатиться без седла, то делаете это на свой страх и риск.
