Ознакомительная версия.
— Да, — соглашался Вадим. — Изобретатели прошлого использовали те идеи, до которых было легче всего «дотянуться», а теперь приходится прилагать всё больше усилий для решения более сложных проблем. Но главное, из-за массы уже накопленных знаний ученым приходится тратить гораздо больше времени на образование, период их активной жизни, посвященный собственно научной деятельности, становится короче. Открытия теперь требуют больше времени. Нобелевские лауреаты стареют, и это о многом говорит… Вот мне сорок лет, и я бьюсь над одной проблемой, но, понимаешь, мне не хватает знаний доказать.
— Ты хочешь получить Нобелевку?
— Почему бы нет? — серьезно отвечал он. — Ох, и заживем мы с тобой, Наташик, тогда…
— Хорошо. Скажи, зачем нужны эти новые открытия? Чтобы полететь на Марс? И там яблони посадить… Или изобрести новое оружие? Нет, не так. Чтобы придумать и внедрить в человечество новую болезнь и потом заняться созданием новой вакцины против нее? Главное — все при деле.
— Строго говоря, критериев прогресса не существует, — соглашался Вадим. — Большинство людей думает, что прогресс знаменуется только улучшением жизни населения. В истории же человечества часто бывало так, что при явном движении вперед подавляющему большинству населения жить становилось хуже.
— И тогда в чем смысл прогресса?
— В том, чтобы человек мог гордиться собой!
— Ну… Это обычное искушение Адама, которому диавол предложил: будьте как боги. Ты хочешь быть таким богом?
— Хочу.
Поначалу я не могла четко сформулировать свое отношение к этому «хочу». С одной стороны, солдат, не мечтающий стать генералом, так и останется солдатом. Но с другой — нехорошо в этом победоносном шествии идти, не замечая, что делаешь больно другим, по головам. Нет, не по головам знакомых академических ученых ради научной карьеры… Вадима почему-то совсем не заботило то, что происходит с его пятнадцатилетним сыном — ведь трудный возраст! К тому же, что его мать, бывшая жена моего физика, потеряла в перестройку работу.
Вадим считал себя «верующим в душе», но не был крещен. Он спорил с позиции «чистого разума». Я же в спорах и первых ссорах пыталась протолкнуть мысль о безнравственности современной науки.
— Вы, ученые, свой любопытный ум суете безо всякой опаски в глубочайшие глубины мироздания — в полной уверенности, что имеете право, — возмущалась я. — Желаете, как говорил один мой знакомый, «взять Бога за бороду». Никто не думает, что случайно можно выпустить джинна из бутылки. И всё! Третья мировая! Понимаешь?
— Ты, Наташик, преувеличиваешь, как всегда, — улыбался Вадим. — А давай пообедаем? Что там у нас сегодня?
— Кусок хлеба с селедкой и кипяток, согласно твоей зарплате… Мои деньги кончились.
— Обещали выдать всенепременно! Дорогой Наташик, давай будем выше этих денежных расчетов, которые убивают любовь… Хорошо? Вечером ты, кажется, борщ варила, я обонял его прекрасный запах даже в своей келье…
Вадиму нравилось, как я готовила, хвалил, что — «лучше бывшей жены».
— Хорошо. Только есть будем молча, — просила я. Наши споры начинали сильно утомлять меня.
— Конечно, как скажешь… То, что ты говоришь, очень интересно. Мы, ученые, действительно как-то не задумываемся о последствиях… Над этим стоит «поразмыслять»…
И он снова и снова ловил меня на слове… Наша совместная жизнь превратилась в сплошную говорильню. Если Вадим не сидел за какой-нибудь очередной книгой в моей второй комнате — «своей келье», как называл ее, то непременно оттачивал на мне остроту своего «философского» ума. В сущности, его ум нельзя было назвать однобоким: Вадим, в отличие от меня, был очень начитан и в классической, и современной литературе, прекрасно разбирался в музыке, профессионально играл в теннис. Когда он успел все это освоить, удивлялась я. Настоящий человек Возрождения. А я — обычная «образованщина», поэтому в разговоре с ним могла доносить лишь общий, но важный для меня смысл:
— Уверена на двести процентов, что человек никогда не сможет открыть даже малую часть тайн Вселенной, потому что ее Бог создал, а не старший научный сотрудник, хоть бы и физик-теоретик. Это во-первых. Во-вторых, есть тайны, перед которыми нужно просто склонить смиренно голову — например, зачатие ребенка или попроще — сезонная смена погоды. Если человек настырно начнет туда совать свой нос, это будет означать, что он замахнулся спорить с Богом. Переделывать то, что Он так премудро создал. Согласен?
— Ну… только отчасти… — пожимал он плечами. — Ты, оказывается, просто ригористка!
— …А в-третьих, если все тайны будут разгаданы, физикам-теоретикам нечем будет заняться! И зарплату платить не будут совсем. Мне тут халтурку подкинули, пойду поредактирую… Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Замучались вы с иксами, запутались в нулях…
— Сидите, разлагаете молекулы на атомы, — подхватил он песню Высоцкого. — Забыв, что разлагается картофель на полях…
— Считаю эту мысль очень глубокой… — пока еще мягко намекала я, начиная догадываться, что в бывшей семье он занимался исключительно самообразованием, отчего и произошел разрыв.
Много раз я предлагала Вадиму креститься, чтобы повенчаться. Но он «не видел в этом смысла» и даже цитировал Евангелие: «И жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его» [3]. Наконец я твердо сказала, что в таком случае нам придется расстаться, потому что не хочу жить в блудном грехе и боюсь в таком состоянии причащаться. «Ради меня» Вадим согласился креститься и после крещения попросил называть себя только полным именем Вадим. Старое уменьшительное Вадик, которое он до того любил, совершенно ему разонравилось.
Я не понимала смысла его работы. Он все время писал и переписывал какие-то статьи, искал, куда их определить, по-прежнему много читал научной, философской и художественной литературы. При этом уговаривал меня писать «в стол», потому что я «очень талантливый человек и нельзя зарывать свой талант в землю». Неделями он не ходил в институт — потому что там «сидеть негде», приносил мизерную зарплату — потому что «всё рухнуло в перестройку и наука теперь никому не нужна». Это была не новость. Мой одноклассник, с красным дипломом окончивший МФТИ и подавший большие надежды в науке, ради семьи переквалифицировался в торговца холодильным оборудованием. Сама я старалась подработать, где только возможно. Что делать — жизнь! И надо было как-то к ней приспосабливаться. С телевидения я ушла — стало противно печь «жареные факты» и «вешать лапшу на уши» бедному телезрителю, которому после идеологически выдержанных и во многом чистых зрелищ советского «застоя» стали предлагать бульварное искусство одуревших от появившейся свободы «самовыражения наизнанку» творцов.
Ознакомительная версия.
