И вот тогда командование полком принял на себя наш комбат, майор Бойченко Иван Трофимович.
Родом наш комбат был с Дона, донской казак. И порядки в батальоне завел казачьи. Может, и не совсем атаман, но что-то в этом роде. С командиром полка он дружил, и тот смотрел на его чудачества сквозь пальцы. И была, кроме всего прочего, у него тачанка. Настоящая рессорная тачанка, запряженная тройкой хороших коней. Кони все как на подбор. Даже масти одной — гнедые, с черными гривами. Кожа лоснится. Подковы блестят. Картинка, а не кони! Куда ж таких под пули и бомбы? А все же послал майор Бойченко свою тройку в самое пекло. Вместе со мной и тремя караульными.
Пулемет мы уже установили в окопе обочь дороги, по которой ждали, но так и не дождались молоковоза-поляка. Пулеметчики удалили смазку, протерли трущие части, заправили ленту и даже дали пробную очередь по болоту справа от дороги. «Максимка» работал как часы. Пули густо зашлепали по грязи и ряске.
— Ну, Федоров, если что, постарайся прикрыть нас, — сказал я на прощание пулеметчику.
Смотрю, а второй номер, Алексаночкин, торопливо набивает новую ленту. Получается у него хорошо, быстро. Патроны протирает тряпочкой. Ленту плавно опускает в металлическую коробку зигзагом. Так она лучше выходит потом наружу. Лицо у него бледное, глаза блестят.
А мне выпал такой приказ: на комбатовой тачанке быстро смотаться к пограничникам, передать пакет начальнику заставы и вернуться срочно назад. Если необходимо, захватить с собой оттуда делегата. Делегатами тогда называли связных, обычно младших офицеров, выделенных для связи.
Дали нам и ездового, пожилого ефрейтора в кубанке. Кубанку свою тот дядька не снимал даже в жару. Казак!
В карауле за себя я оставил старшего сержанта Климченко. С собой взял пулеметчика Степченкова, ефрейтора Сумникова и еще одного бойца по фамилии Гринда.
Когда я получал приказ и пакет от майора Бойченко, ротный сказал мне, чтобы после возвращения я собирал свой взвод в караулке и основательно окапывался. Он выделил нам еще один станковый пулемет. Поэтому, уезжая к пограничникам, я сказал помкомвзвода, чтобы он срочно собрал взвод, выдал всем винтовки и по сотне патронов.
— Есть собрать взвод и окапываться! — откозырял мне Климченко и уже не по-уставному добавил: — Вы, товарищ лейтенант, постарайтесь вернуться. А мы тут, будьте уверены, все исполним честь по чести.
Отправляясь к Бугу, я, конечно, отдавал себе отчет в том, что со мною и моими бойцами там, в лесу, может произойти все, что угодно. Но, удивительное дело, страха я не испытывал. Правда, сильно потел. По спине пот холодной струйкой стекал вниз, под ремень. А ребята мои, в том числе и пулеметчик, сидели бледные, с потерянными взглядами. В глаза мне они старались не смотреть.
И вот мы понеслись по проселочной дороге, к лесу, к Бугу. До леса местность равнинная, а дальше — холмы, почти горы. И все поросшее лесом. Застава с дороги не видна. Но мы-то знали, где она. Оттуда поднимался дым. Минут двадцать, как оттуда улетели «лаптежники». Кружились долго, засыпали бомбами пограничников. Что осталось от погранзаставы после такой бомбежки, мы еще не представляли.
Солнце уже взошло, поднималось позади нас. Туман в низинках рассеивался, исчезал, как сгнившая безхозная сеть исчезает на шестах.
Ездовой азартно покрикивал на коней. Они отзывались таким же азартом бешеной скачки. Пулеметчика Степченкова, лежавшего позади, швыряло так, что он едва не выпадал из тачанки.
— Держи его за ремень! — приказал я Гринде.
Но тот одной рукой вцепился в цевье своей винтовки, другой в поручень и сам с трудом удерживал равновесие.
Мы неслись подобно тачанкам в кинофильме «Чапаев». «Чапаева» я успел посмотреть раз пятнадцать до войны и раз двадцать за годы войны. И всегда смотрел с интересом.
Только там была другая война, красивая, с героизмом. А та, которая началась и которую мне суждено будет отвоевать всю, от звонка до звонка, оказалась совершенно не похожей на нее, другой. Хотя и героизм я видел. Видел лица людей, которые шли на смерть, но в них не было страха. В них светилось иное. Это был чистый свет, которые происходил изнутри, из самой сути человека.
Иногда нашу тачанку подбрасывало так, что зад с хрустом и грохотом заносило, нам казалось, что вот-вот все мы кубарем покатимся под насыпь. Когда домчались до леса, ездовой резко осадил коней и загнал тачанку под развесистый дуб. Мы остановились. Дядька наш соскочил с козел и кинулся к лошадям. Ему было жалко и их, и тачанку. Когда остановились, тут только я понял причину того, почему ездовой так бешено гнал по лугу, едва не запалив своих гнедых любимцев. Над верхушками деревьев, едва не задевая их своими поджарыми корпусами, пронеслись «Мессершмитты». Пара. Они ушли в сторону погранзаставы, и вскоре оттуда послышались пулеметные очереди. С земли никто не отвечал.
— Поехали! — приказал я ездовому.
Тот зло посмотрел на меня, но приказ выполнил. Мы снова выбрались на проселок. Все время посматривали вверх. Дорогу в лесу прикрывали деревья, и в случае, если «Мессершмитты» вернутся, мы могли остановиться под ближайшим деревом. Вскоре запахло горелой резиной, потянуло копотью. Впереди что-то горело.
Я приказал Степченкову перекинуть ручной пулемет вперед.
— Машина, товарищ лейтенант, — спустя минуту доложил пулеметчик. — Грузовик горит.
Так вот какую мишень нашли себе «Мессершмитты».
Полуторка залетела в придорожную канаву, ударилась радиатором в огромный валун и опрокинулась набок. Фанерная кабина ее и борта, выкрашенные темно-зеленой краской, которой красили все, что относилось к военной технике, даже конские телеги, были иссечены пулями. Пожар только занимался. Но бензин из пробитого бака и вода из радиатора уже вытекли в канаву.
Мы вытащили из распахнутой кабины водителя и еще одного пограничника. На нем были петлицы старшего лейтенанта.
— К нам, что ль, ехали? — указал на них кнутовищем возница, держа коней. Те всхрапывали, беспокоились, вскидывали морды, косили глаза.
Да, подумал я тогда, коням страшно, а каково людям?
Мы обшарили одежду убитых, но ничего, никакого пакета не нашли. Если бы ехали к нам, было бы хоть какое-то письменное сообщение. Везу же я пакет для начальника заставы от исполняющего обязанности командира стрелкового полка майора Бойченко. Война научит многому, в том числе и тому, что многое, в целях соблюдения секретности, да и личной безопасности, лучше передавать устно. И тут, слышу, пулеметчик Степченков, заняв позицию за одним из придорожных валунов, позвал меня:
— Товарищ лейтенант! Левее, за деревьями, кто-то есть! Стрелять?
