Ознакомительная версия.
Вечером, придя с работы, отец рассказал жене о ЧП, происшедшем в столовой.
— Зашли шестеро бандитов в столовку. Вонючие, замурзанные, при оружии и с патронными лентами наперекрест. Поставили четверть мутного самогона на стол и как закричат: «Стол накройте». Ну, официантки и подсуетились. Угостили всем, что было. Они пили и жрали долго, а потом стали палить в потолок из револьверов и карабинов. Поставив одного у входных дверей, они решили расслабиться плотью. Перепортили всех наших молоденьких бабенок. В ход пошли не только молодицы, но бабка Прасковья, а ей под семьдесят. Нарезвились пятеро, а потом, подождав пока «отдохнет» шестой, покинули столовую. Хорошо, что еще пулями не побили стекла на окнах, а то бы было мытарство — стекол нынче не достать.
— Изверги, что могу сказать, — ответила супруга. — А мне Катерина, та, что живет у магазина, рассказала, — шинок яврея пограбували. Горилку и винцо частью выпили, частью забрали с остальным нужным им барахлом. Вынесли из хаты усе нужное им и погрузили на подводы. А жинку его — Софью — згвалтувалы, знасильничали, мерзавцы.
— Вот басурманы чертовы, — возмутился муж. — Вчера Ивана, хозяина мельницы, ограбили. Забежали во двор, а там дядьки из соседнего села, как раз загружали муку на телеги, — смололи пшеничку. Забрали все мешки, а их сильно побили прикладами и шомполами.
А потом зашли на мельницу и там все забрали. Вымели до былинки.
— Когда же это все кончится?! — не то спросила, не то воскликнула супруга.
— Кончится тогда, когда какая-нибудь власть не наведет порядок в державе. Державы ж нэма. Вона в хаосе, пена должна осесть, — ей надо время…
Трое суток резвились махновцы, пьянствуя, насилуя, грабя.
На выгоне, где выстроились повозки обоза, развевался черный не то транспарант, не то хоругвь, отороченная снизу золотистой бахромой. На ткани был вышитый белыми мулине призыв: «Смерть всім, хто на перешкоді здобутья вільності трудовому люду» — «Смерть всем, кто препятствует достижению свободы трудовому народу».
Под словом Смерть зловеще красовались белый череп и перекрестие, ввергая простолюдинов в неприятное чувство страха за свою жизнь и родичей.
Старший отряда, назвавший себя Луговым, на митинге заявил народу:
— Мы воины революционной повстанческой армии Украины во главе с вашим земляком и нашим вождем Нестором Махно. Главный наш враг, как говорил наш атаман батько Нестор Махно, товарищи селяне, — добровольцы Деникина. Они хотят вернуть царя-изверга. Не допустим кровопийца и его ставленников на местах — помещиков-баринов.
Большевики — все же революционеры. С ними мы можем рассчитаться потом. Сейчас все силы надо направить против Деникина. Он не должен получить от вас «ни зэрнынкы, ни картопли».
Замеченные селяне в помощи золотопогонникам будут безжалостно нами уничтожаться как враги трудового народа. Мы у вас не забираем, а просим на существование армии, которая воюет за свободу трудового народа. Потом все отдадим с лихвой…
Он еще долго говорил что-то о патриотизме, о выпущенных повстанцами деньгах — купонах, на которых были изображены атаман, серп и молот. По этому поводу ходила шуточная частушка:
Гей, кумэ, нэ журысь!
В Махна гроши завэлысь,
А хто их не братэмэ,
Того Махно дратымэ…
Этими деньгами часто расплачивались повстанцы с населением. Много было поддельных купонов. Но по другим данным, их атаман не выпускал — это был плод все той же анархистской самодеятельности. Клепали, штамповали и рисовали их художники-мастера в сельских хатах-штабах.
На третьи сутки утром отряд махновцев двинулся на Екатеринослав…
* * *
Коля Кравченко окончил школу-семилетку в родном селе. Это было в 1928 году. Получить сельскому парню семилетнее образование по тем временам было большим достижением. В конце двадцатых и начале тридцатых годов в основном из сел уходили в города с образованием начальной школы. С «четырехлетками» воевали командирами и трудились инженерами наши отцы и деды. С четырехлетним образованием практически шли на партийную работу, а потом и в вожди. Опыт нарабатывался, и навыки набивались природной смекалкой и трудолюбием со временем.
Это был период сплошной коллективизации, раскулачивания и борьбы за утверждение нового порядка в землепользовании, когда насилие власти попытались регулировать и употреблять только до известного предела. Но допущенное насилие — всегда переходит границы. Попытки его контролировать усилиями разума, декретами власти ни к чему не приводят.
Л.Н.Толстой по этому поводу говорил, что как только дело решается насилием, насилие не может прекратиться…
При решении дела насилием, победа всегда остается не за лучшими людьми, а за более эгоистичными, хитрыми, бессовестными и жестокими.
Изворотливые «специалисты» сельской нивы в дальнейшем сделали все для того, чтобы превратить крестьянина в беспаспортного раба с вознаграждением за полевую каторгу символичным трудоднем. Насилие над деревней влилось ядом в души крестьян, а для тех, кто его готовил, оно казалось правом, потому что повторялось потом из месяца в месяц и из года в год. Сельский народ в основном молчал. А если и возникали вспышки гнева, они тут же глушились силой…
Шел во многом знаковый 1929 год.
Это был год, когда сталинский курс на индустриализацию и коллективизацию обрел форму чрезвычайной мобилизации. Причиной этому был знаменитый «черный четверг», случившийся на Нью-Йоркской фондовой бирже. Он ознаменовался началом катастрофического экономического кризиса во всем капиталистическом мире. Страны Запада, стянутые долларовым обручем в системе рыночной экономики, попали в глубокую депрессию. Началось неудержимое падение производства, зарплат, доходов, занятости, уровня жизни, то, что сегодня называют рецессией.
Что-то подобное мы наблюдали в России в 1998 году и сегодня на Западе. На экономическую обстановку в СССР образца тридцатых годов «черный четверг» никак не повлиял. Наша страна успешно развивалась. Почему? Дело в том, что мы были изолированы от мировой экономики и защита внутреннего рынка государственной монополией на внешнюю торговлю в сочетании с переходом к планированию служили своеобразным эскарпом против опасной машины экономического кризиса, гроза которого прошла стороной.
Больше того, социалистическая индустриализация набирала темпы, но ценой ломки устоев деревни. Яростный штурм Первой пятилетки сочетался с началом коллективизации сельского хозяйства.
Да, после революции крестьяне получили землю, и все же, несмотря на курс, взятый на культурную революцию в селе, — строительство школ, клубов, библиотек, изб-читален и прочее, — жили крестьяне в нищете, забитости и бескультурье.
Ознакомительная версия.
