И это происшествие зацепилось в еще детской, но уже — писательской голове и ждало случая… И вот — случай: происшествие это сцепилось с другим, произошедшим уже после гимназии:
«…И вот проходили годы. Прошло пять лет. Потом десять лет прошло. И наконец прошло двенадцать лет.
Прошло двенадцать лет, и из маленького мальчика я превратился в молодого студентика, лет этак восемнадцати.
Конечно, я забыл и думать об этом случае. Более интересные мысли посещали тогда мою голову. Но однажды вот что произошло.
Весной, по окончании экзаменов, я поехал на Кавказ. В то время многие студенты брали на лето какую-нибудь работу и уезжали кто куда. И я тоже взял себе должность — контролера поездов.
Я был бедный студентик и денег не имел. А тут давали бесплатный билет на Кавказ и вдобавок платили жалованье. И вот я взял эту работу. И поехал.
Приезжаю сначала в город Ростов, для того чтобы зайти в управление и получить там деньги, документы и щипчики для пробивания билетов.
А наш поезд опоздал. И вместо утра пришел в пять часов вечера.
Я сдал мой чемодан на хранение. И на трамвае поехал в канцелярию.
Прихожу туда. Швейцар мне говорит:
— К великому сожалению, опоздали, молодой человек. Канцелярия уже закрыта.
— Как так, — говорю, — закрыта. Мне же надо сегодня получить деньги и удостоверение.
Швейцар говорит:
— Все уже ушли. Приходите послезавтра.
— Как так, — говорю, — послезавтра. Тогда лучше уж я завтра зайду.
Швейцар говорит:
— Завтра праздник, канцелярия не работает. А послезавтра приходите и все, что надо, получите.
Я вышел на улицу. И стою. Не знаю, что мне делать».
Что делать писателю, когда он один в чужом городе, и к тому же без копейки? Как — что делать?! Делать рассказ!.. Пока что — не на бумаге, а в жизни…
«Впереди два дня. Денег в кармане нет — всего осталось три копейки. Город чужой — никто меня тут не знает. И где мне остановиться — неизвестно. И что кушать — непонятно.
Я побежал на вокзал, чтобы взять из моего чемодана какую-нибудь рубашку или полотенце для того, чтобы продать на рынке. Но на вокзале мне сказали:
— Прежде чем брать чемодан, заплатите за хранение, а потом уж его берите и делайте с ним что хотите.
Кроме трех копеек, у меня ничего не было, и я не мог заплатить за хранение. И вышел на улицу еще того более расстроенный.
Нет, сейчас бы я так не растерялся. А тогда я ужасно растерялся. Иду, бреду по улице неизвестно куда и горюю.
И вот иду по улице и вдруг на панели вижу: что такое? Маленький красный плюшевый кошелек. И, видать, не пустой, а туго набитый деньгами.
На одно мгновение я остановился. Мысли, одна другой радостнее, мелькнули у меня в голове. Я мысленно увидел себя в булочной за стаканом кофе. А потом в гостинице на кровати, с плиткой шоколада в руках.
Я сделал шаг к кошельку. И протянул за ним руку. Но в этот момент кошелек (или мне это показалось) немного отодвинулся от моей руки.
Я снова протянул руку и уже хотел схватить кошелек. Но он снова отодвинулся от меня, и довольно далеко.
Ничего не соображая, я снова бросился к кошельку.
И вдруг в саду, за забором, раздался детский хохот. И кошелек, привязанный за нитку, стремительно исчез с панели.
Я подошел к забору. Какие-то ребята от хохота буквально катались по земле.
Я хотел броситься за ними. И уже схватился рукой за забор, чтоб перепрыгнуть. Но тут в одно мгновение мне припомнилась давно забытая сценка из моей детской жизни.
И тогда я ужасно покраснел. Отошел от забора. И, медленно шагая, побрел дальше.
Ребята! Все проходит в жизни. Прошли и эти два дня.
Вечером, когда стемнело, я пошел за город и там, в поле, на траве, заснул.
Утром встал, когда взошло солнышко. Купил фунт хлеба на три копейки, съел и запил водичкой. И целый день, до вечера, без толку бродил по городу.
А вечером снова пришел в поле, и снова там переночевал. Только на этот раз плохо, потому что пошел дождь, и я промок, как собака.
Рано утром на другой день я уже стоял у подъезда и ожидал, когда откроется канцелярия.
И вот она открыта. Я, грязный, взлохмаченный и мокрый, вошел в канцелярию.
Чиновники недоверчиво на меня посмотрели. И сначала не захотели мне выдать деньги и документы. Но потом выдали.
И вскоре я, счастливый и сияющий, поехал на Кавказ».
Оказалось, что не так легко сделался он контролером… Но это и хорошо! Злоключения — писательский хлеб!
На Кавказе Михаил работает контролером — эта должность считалась среди студентов престижной. Но и тут — происшествия… Ставшие — литературой.
«Кисловодск. Я выхожу на платформу… Вежливо кланяясь и улыбаясь, подходит ко мне кассир.
— Коллега, — говорит он мне (хотя он не студент), — на пару слов… В другой раз вы не пробивайте щипчиками билеты, а возвращайте мне…
Эти слова он произносит спокойно, улыбаясь, как будто речь идет о погоде.
Я растерянно бормочу:
— Зачем?.. Для того чтоб вы их… еще раз продали?..
— Нуда… У меня уже есть договоренность почти со всеми вашими… Доход пополам…
— Мерзавец!.. Вы врете! — бормочу я. — Со всеми?
Кассир пожимает плечами.
— Ну, не со всеми, — говорит он, — но… со многими…
Резко повернувшись, я ухожу… Я удивлен больше чем когда-либо в жизни».
И этот эпизод, случившийся в его жизни, Зошенко вспомнил и вставил в одну из своих книг. Такой «набор происшествий», пережитых и запечатленных в душе, — главное для писателя. С кем ничего не случается — вряд ли что-то напишет. А к Зощенко, словно уже чувствуя его талант, «липнут происшествия» — причем именно «зощенковские»!
Рядом с комнатой Зощенко на кавказской станции Минутка поселяется некая Эльвира, цирковая артистка, приехавшая сюда вслед за генералом, с которым у нее была короткая связь. Зощенко по ее просьбе пишет генералу письмо, и такое чувствительное, что генерал сразу присылает Эльвире деньги… Эльвира получила деньги, а Миша Зощенко — сюжет будущего рассказа «Веселая жизнь», уже почти зощенковского… Но созрел он не сразу. А пока — 18 августа 1914 года он подает прошение вновь зачислить его в университет и вносит деньги. Но 12 сентября ему возвращают документы и деньги, «как не принятому в Санкт-Петербургский университет». Почему так? Как написал бы уже зрелый Зощенко: «Что за неперка за шесть гривен?» За что такая напасть? Может быть, повлияла довольно небрежная его учеба в первый год? Но как ни странно — это соответствовало его тайным желаниям. Зощенко жаждет чего-то более бурного, чем опостылевшая уже учеба. Детство кончилось. Вернее — он сам его резко оборвал… «А чего особенно было ждать?»
