он, этот запах и вкус здешней картошки! Словами его не опишешь. И не буду. Никто не поймет.
Можно только предположить, как это рассыпчатое душистое чудо увлажняли и тяжелые темные тучи, и легкие светло-прозрачные облака, подпрыгивая, оставляли на каменистой почве принесенные с собой запахи всех горных трав. А вся эта чистая простая еда принимает окружающую красоту, не как подарок, а как обыденную дань. Люди привыкли к потрясающему запаху, а меня тогда впервые поразила и картофелина из котелка, и чай из неизвестной мне пахучей травки.
– Продадим картошку, кукурузу – купим сахарку, а пока.…
А мне и так хорошо и вкусно, и радостно, лучше не бывает.
… 14 лет мы прожили в пустыне на Мангышлаке. С уважением рассказывали о немолодом человеке, который первые саженцы посадил здесь давным-давно. И с тех пор в центре Ералиево существует этот сквер. Как и когда появился тот мечтатель и трудяга в этих местах? Почему я не захотела узнать о нем, живя 14 лет в этом поселке? Хотя радовали эти пахучие кустики. Человек поставил себе памятник при жизни. Такое случается.
То ли этот садовод место такое нужное нашел, то ли очень глубоко долбил песчаник, бывший когда-то дном Каспия, но корни его саженцев не упирались в непробиваемое дно. Человек исчез, а деревца растут. Вечная ему память!
Еще одно "простите". Сейчас я бы с учениками приносила по полведра воду для тех стойких растений. Хоть изредка. А ведь корни их так ждали такого подарка…
К запаху жидкой полыни мы привыкли, но она росла тоже не всюду, а только около чуточку влажных тропинок к морю, к "Ближайке". На ближнее к посёлку побережье ходили купаться дети. А рыбаки могли там набрать кучу раков под скользкими мшистыми плитами или ночью с факелами наколоть бычков и даже кефаль. А если идти полчаса до пирса, то по обе стороны дороги – глубокий и ярко слепящий, как само жгучее солнце песок, и там уже ничего не могло расти. Может быть, подальше, справа от моря, невидимая с дороги росла верблюжья колючка.
Море тоже пахнет горьковатой прекрасной свежестью. Так вот, наше на долгие годы Ералиево – это запах морской полынной свежести. Особенно, если ветер с моря. Но вот запах настоящей российской зелени можно было вдохнуть, только проходя мимо сквера. Идешь со стороны 36-го дома и бараков, где расселились различные конторы, а справа довольно длинная полоска низких кустиков. О, чудо! От них поднимался запах! Тот самый…
Кто не видел, как эти кусты много лет пригибал ветер во время пыльных бурь, раскаленный летом и леденящий зимой, тот не поверит, что эти листочки, даже покрытые вечной пылью, могут так восхитительно пахнуть.
Я не могу забыть недоверчивое удивление мальчика-казаха в нашей русской школе, когда он сказал:
– Как будто и правда такое бывает…
А на картинке был голубой ручей, на берегу его зеленая трава и два-три зеленых куста. Пораженная, я не сразу ему ответила. Я выходила из этого класса и вспомнила свое удивление, когда недавно приехала на Мангышлак: неужели на свете не больше всего зелени, как я думала, живя на Кавказе, а больше всего этой желтизны – солнце, небо и песок одинакового цвета.
Запах слив, огромных абрикос, которые падали с дерева в саду, запах лесных мелких груш, каждую осень приносимые из леса и насыпанные горкой в углу комнаты, всеми этими запахами не удивить. Они росли в их родном краю, на их родной земле.
А вот как могли сохранить свой вековой зеленый аромат те листья в пустыне! Им дан был от рождения такой удел, и они выполняли его. Не смотря ни на какие трудности. Оправдываться, что им трудно, что им невозможно сохранить свой дар, не перед кем. И они держались.
* * *
Запах слив, огромных абрикос, которые падали с дерева в саду, запах лесных мелких груш, каждую осень приносимые из леса и насыпанные горкой в углу комнаты, всеми этими запахами не удивить. Они росли в их родном краю, на их родной земле.
А вот как могли сохранить свой вековой зеленый аромат те листья в пустыне! Им дан был от рождения такой удел, и они выполняли его. Не смотря ни на какие трудности. Оправдываться, что им трудно, что им невозможно сохранить свой дар, не перед кем. И они держались.
Ачикулак – это ставропольский край. Но в 45 году немцев там, конечно, уже не было. Их давно уже прогнали от Сталинграда, значит, и от нас.
Лето. Праздник у нас, приходят и приходят дети. Значит, это был Галькин день рождения. Приносили какие-то немыслимые подарочки. Все дети уже за столом, а меня посылают открывать двери опоздавшим. Два подарка помню: мякиш хлеба к детской руке и пообещанный игрушечный чайничек. Райка пообещала его принести « для красоты», а потом забрать.
Я оглядываюсь назад:
– Можно чайничек для красоты?
Взрослые заулыбались, и Райка побежала за своим сокровищем. Она жила рядом, напротив, в такой же мазанке с глиняными полами.
Все готово, а Райки нет. Эмма окинула взглядом стол и подсказала кому-то:
– Убери вилку с мокрого места, а то поржавеет.
Ее успокоили: – Вилка на сухом лежит.
А тут кто-то крикнул:
– Райка Жабина бежит!
Дети засмеялись неожиданной рифмовке и стали хором повторять сочиненный стишок:
– Вилка на сухом лежит,
Райка Жабина бежит!
А Райка стояла у двери столбом и только моргала растерянно. Без чайничка.
Кто-то ахнул: – Разбила!?
Она что-то шептала беззвучно, потом выговорила погромче:
– Отец с войны пришел…
И всех нас как ветром сдуло со стола.
Райкин отец, да все поначалу не знали слова «папа», он был неправдашним отцом. Конечно, если нашему отцу было в то время больше 50 лет, то это да, отец. А этот даже по детским меркам был слишком молодой. Он сидел на самодельной кровати из досок, босоногий, светлый, с тонкой шеей и, молча, смотрел на группу детей. Может быть, выискивал среди нас свою шестилетнюю дочку. Привыкал к ней.
Много раз повторяла моя мама:
– Слава Богу! Вымолила Жабина с войны своего мужа!
А на другой день мы увидели у Райки чудо. Оно появилось на стене – длинная, толстая, очень праздничная книжка, складная, вытянутая во всю длину. Дня два дети прибегали ею полюбоваться, а я осталась около нее почти на все лето. На меня перестали обращать внимание, и я никого не видела, а только бесконечно перечитывала до
