Успешно выдержав предварительные испытания, Егоров выехал 17 августа в Петербург. И почти тут же по прибытии в столицу он получил из Киева телеграмму. В ней говорилось, что здоровье жены резко ухудшилось. Егоровы ожидали ребенка. Пришлось возвращаться домой, так и не приступив к экзаменам.
31 марта 1913 года родилась девочка. Назвали ее Татьяной. Как только стала сидеть, сфотографировали. Широкое, открытое, совсем отцовское лицо, только нежнее и мягче. Такие же большие, егоровские глаза, смело и без тени удивления глядели на мир. «Дорогому дедушке, — написал на обороте счастливый отец. — Может, он теперь соберется приехать к нам, на меня посмотреть. Твоя Татуся». Так он и звал дочь, даже когда она стала взрослой.
И снова армейские будни. День за днем на плацу, в поле, в манеже. Командировки, смотры.
Товарищ по полку штабс-капитан князь Сумбатов через своего родственника известного русского театрального деятеля, актера и драматурга Александра Сумбатова-Южина добился для Егорова разрешения на вольное посещение Киевской консерватории, открытой в 1913 году. Несколько месяцев Егоров учился пению. Это волновало больше, чем очередное производство, теперь уже в штабс-капитаны, медали и утверждение ротным командиром.
Он принял 14‑ю роту 17 июля 1914 года. Это было через два дня после того, как Австро-Венгрия объявила войну Сербии.
Началась первая мировая война. Она заставила штабс-капитана Егорова, как и многих других, задуматься над тем, что ускользало от внимания в мирные дни, увидеть и понять многое из того, что было трудно осознать и принять до этого.
С первого дня войны, повинуясь невидимому дирижеру, хор «патриотических» газет слаженно затянул шовинистические песни: надо забыть «внутренние распри», сомкнуться у престола, отдав в нужную минуту жизнь «за веру, царя и отечество». Война изображалась «священной войной исторической мести», «спасающей» славянство и русские земли от немецкого ига.
Хотя в первых сражениях Восточно-Прусской операции, начавшейся 4 августа, армии русского Северо-Западного фронта и разбили 8‑ю германскую армию, оказав тем существенную помощь терпящей поражение Франции, стало ясно, что Россия к войне оказалась неподготовленной. К сентябрю русские армии, неся тяжелые потери, были вытеснены из пределов Восточной Пруссии. Победа обернулась катастрофой.
Одновременно с Восточно-Прусской операцией на Юго-Западном фронте 5 августа началась Галицийская битва. Здесь принял боевое крещение штабс-капитан Егоров.
«Под ложечкой сосало и волосы дыбом вставали, когда мы пошли в первый раз в атаку 13 августа 1914 года»[12], — вспоминал он потом. В этот день в бою под Буском его рота штурмом взяла укрепленную неприятелем деревню Виерцблони. В штыковой атаке удалось оттеснить две роты противника. В тыл отправлено около 60 пленных солдат и 2 офицера. Штабс-капитан за этот бой был удостоен Георгиевского оружия.
Егоров берег солдат. Он не любил, когда их называли героями, потому что понимал: самоотверженность, стойкость, бесстрашие солдат только тогда имеют смысл, если их моральной основой является сознательное подчинение личных интересов общим. Отсутствие таковых тяготило его, и он не раз повторял: «Героизм не в том, чтобы идти умирать»[13].
За отличия в боях в первый же год войны штабс-капитан Егоров был удостоен четырех боевых орденов. В 1916 году к этим наградам прибавятся еще две.
Но были еще и другие «награды».
Через две недели после начала военных действий (25 августа 1914 года) в бою у села Логивица Егоров был ранен ружейной пулей в нижнюю часть голени. Из госпиталя он выписался досрочно.
27 апреля 1915 года на позиции у села Заринис тяжело контужен взрывом снаряда, разорвавшегося вблизи от командного пункта. Отправлен в тыл. Врач констатировал ослабление сердечной деятельности с серьезными нарушениями дыхания и потребовал эвакуации. Штабс-капитан вернулся на передовую.
8 июля того же года контужен вновь. Это случилось в поле у поселка Рожаны. Враг обстреливал позиции из тяжелых орудий. Взрыв опрокинул Егорова в момент, когда он пробегал сравнительно небольшой открытый участок. Солдаты оттащили его в окоп. Трудно было открыть засыпанные землей глаза. После этого они долго слезились. Около месяца не проходило ощущение рези, жара и «песка» в правом глазу. Полковой врач настаивал на госпитализации: конъюнктивит на передовой лечить трудно. Егоров остался в строю.
20 июля его уже без сознания эвакуируют в тыл. Эта третья контузия удержала в госпитале более месяца. И тут же по возвращении, 25 августа, почти на том же самом месте, осколок тяжелого снаряда, разорвавшегося относительно далеко, зацепил колено правой ноги. Ходить можно было только с тростью. Хромал долго, эвакуироваться отказался.
Лишь на короткое время в приказном порядке Егорова откомандировали из действующей армии в тыл: 30 мая 1916 года последовало производство в капитаны, а в конце июня его назначили командиром 4‑го батальона в 196‑й пехотный запасной полк, стоявший в Твери.
Остались позади труднейшие бои весны и лета 1915 года, когда в результате прорыва австро-германских войск у Горлицы Юго-Западный фронт начал отступать, оставил Галицию. Много солдат погибло, прежде чем удалось стабилизировать положение.
Русские армии закрепились на рубеже: Рига — Западная Двина — Двинск — Сморгонь — Барановичи — Дубно — река Стрыпа. Замысел германского командования одним ударом вывести Россию из войны не удался. Миллионы беженцев из оккупированных немецкой и австро-венгерской армиями районов двинулись в глубь страны.
В первый же день по приезде в Тверь Егоров пошел на берег Волги. Пошел один, подальше от пристани, от людей, в оглушившую его тишину и по-домашнему теплую, пахнущую детством зелень трав. В тылу многое выглядело по-иному, чем представлялось на передовой.
Официальная печать, военные власти, стремясь вбить клин между армией и рабочим классом, пытались свалить вину за поражение на фронтах на стачки рабочих. Егоров читал воззвание командующего Петроградским военным округом генерала Фролова, в котором тот заявлял, что забастовки рабочих организуются на германские деньги.
Читал он и листовку — ответ Петербургского комитета большевиков: «Клевета на рабочий класс, что они бастуют на германское золото, пущена Фроловым только для того, чтобы вас (солдат) дурачить, сам он, конечно, хорошо знает, что когда рабочие бастуют, то они жертвуют собой для дела свободы, что они получают не золото, а тюрьму и локауты, что их семьи в это время голодают».
