Одноэтажного деревянного дома в Токмаковом переулке, где Никулины прожили несколько десятков лет, больше нет. Сейчас на этом месте высится многоэтажная громада. А в сентябре 1926 года в квартире под номером один на первом и единственном этаже домика, выкрашенного зеленой краской, Никулины заняли крохотную девятиметровую комнатку. Окно с занавесочкой, зеленые обои, небольшой квадратный обеденный стол в углу, превращавшийся в письменный, когда Юра делал уроки или его отец писал фельетоны в газету, кровать, сундук — вот и вся обстановка. На ночь из коридора заносили раскладушку, на которой мальчик устраивался спать — и тогда свободное пространство в комнате совсем исчезало. Юрина раскладушка была, что называется, с историей — деревянная, еще с Русско-японской войны. Это была походная кровать покойного мужа одной из соседок по двору. Юре казалось, что раскладушка все еще пахнет порохом.
Остальные шесть комнат в квартире занимала семья Холмогоровых. Старики, Михаил Гаврилович и его супруга Юлия Михайловна — до революции они были единоличными владельцами дома, — жили вместе со своими взрослыми сыновьями Гавриилом и Виктором (Юра называл их «дядя Ганя» и «дядя Витя»). Оба сына жили своими семьями — с женами и дочерьми, Ниной и Таней. С девочками Юра потом учился в одном классе. Все Холмогоровы были прекрасными людьми, но Юра больше всех любил дядю Ганю: «Красивый, с фигурой спортсмена, с сильными, жилистыми руками, он был в доме самый деловой и самый добрый. По профессии инженер, дядя Ганя был мастером на все руки. Испортится кран, перегорят пробки, случится какая-нибудь другая поломка в доме — все исправит». Позднее, почти перед самой войной, дядя Ганя Холмогоров стал лауреатом Сталинской премии. Вместе с другими инженерами московской фабрики «Красная роза» он получил ее за разработку технологии и внедрение в производство капроновой нити.
На новом месте Юрина мама осталась… мамой. Лидия Ивановна не стала ни устраиваться на работу, ни учиться, хотя ей советовали поступать в театральное училище. Как актрисе, все прочили ей большое будущее, но она хотела растить сына и считала, что это правильно — всю себя посвятить семье. А Владимиру Андреевичу надо было семью кормить. В Москве он продолжил заниматься тем, что всегда любил — писать интермедии, конферансы, репризы и частушки для эстрады и цирка. Позднее он сочинял и фельетоны в газеты «Гудок» и «Известия».
Заниматься литературным трудом в девятиметровой комнате, которая одновременно и спальня, и столовая, и детская, и кабинет, было очень трудно. Но старший Никулин приспособился: в семь часов вечера он ложился спать, закрывая голову подушкой. Пока он так спал, можно было кричать, петь, прыгать — Владимир Андреевич все равно ничего не слышал. Ближе к полуночи он вставал, заваривал крепчайший чай, выпивал стаканов шесть-семь-восемь и садился за стол работать.
Писал он обычно до самого рассвета, а утром, закончив переписывать бесконечные варианты, будил жену и сына и читал то, что сочинил за ночь. Читал и следил за реакцией — если улыбаются, значит, написано хорошо.
К сожалению, сочинение реприз и интермедий не давало хороших заработков. И не всегда дело было в невысоких гонорарах: во все времена главной задачей автора остается одно и то же — суметь понравиться редактору. «Надо, чтобы вас полюбили» — ах, как это верно подметили Ильф и Петров устами своего героя! А Владимир Андреевич Никулин отличался прямолинейностью, упрямством и нежеланием идти на компромисс [1]. Он всегда критически высказывался в адрес литераторов, которые по требованию редакторов легко соглашались поправить или сократить свой текст. Владимир Андреевич предпочитал спорить и отстаивать каждое написанное им слово. Иногда споры едва не доходили до скандала и заканчивались тем, что сочинения других авторов принимали, а его — нет. В общем, Никулин-старший, будучи человеком порядочным, честным и к тому же талантливым, не умел устраивать свои дела, как это делали другие. Когда семье становилось особенно трудно, он подрабатывал уроками русского языка и математики. Во дворе, где жили Никулины, всегда находился кто-нибудь, кто нуждался в дополнительных занятиях, кому надо было подтянуть успеваемость.
Сыновья Михаила Холмогорова и Владимир Андреевич Никулин когда-то учились в одной гимназии и с тех пор дружили. Видимо, поэтому их квартира в Токмаковом переулке, где жили четыре семьи, в общей сложности одиннадцать человек, не стала типичной коммуналкой в стиле Зощенко. Двери в комнатах никогда не запирались — на них и замков-то не было. На кухне, где с утра до вечера что-то варилось, жарилось, парилось и кипятилось на примусах, никто никогда не скандалил. Наоборот, коммунальная кухня была своеобразным женским клубом, где шли задушевные беседы, обсуждались прочитанные книги или недавно вышедший на экраны кинофильм.
Женщины дома в Токмаковом были очень дружны и часто собирались не только на кухне, но и в гостиной. Там находилось радио, по которому транслировались оперы из Большого театра. Радио тогда любили все! И вот — трансляция, женская половина дома рассаживается в гостиной кто с вышиванием в руках, кто с другим рукоделием и слушает Антонину Нежданову, Валерию Барсову, Сергея Лемешева… А дети любили проводить вечера в холмогоровской столовой. Таня, Нина и Юра садились за большой круглый стол и принимались рисовать, шить платья для кукол, клеить солдатиков, составлять гербарий и всё такое прочее. А баба Юля Холмогорова, попыхивая папироской, читала им вслух Майн Рида, Жюля Верна или еще что-нибудь очень и очень захватывающее.
В общем, в доме номер 15 по Токмакову переулку царил лад, который день за днем невидимыми нитями ложился на душу маленького мальчика, взращивая в нем то неуловимое, необъяснимое, невидимое, что постепенно превращает человека — в Человека.
ПЕРВЫЙ, ПЕРВЫЕ, ПЕРВАЯ, В ПЕРВЫЙ РАЗ…
День 1849-й. 8 января 1927 года. Первый раз в цирке
«Никогда не забудется тот день, — рассказывал много позднее уже состоявшийся артист, клоун Юрий Никулин, — когда меня, пятилетнего мальчика, отец повел в цирк».
Это был сюрприз. Сначала отец просто сказал:
— Юра, пошли погуляем.
Но по тому, какими взглядами обменялись родители, Юра понял — во время прогулки случится что-то необычное.
Из воспоминаний Юрия Никулина: «Сначала мы долго ехали на трамвае, потом шли пешком. А отец все не говорил, куда мы идем. Наконец подошли к огромному зданию, у входа в которое толпилось много людей. Отец, отойдя от меня на секунду, — он, как потом выяснилось, купил билеты с рук, — вернулся и торжественно объявил:
