Воспоминания военного советника — важное свидетельство очевидца, приоткрывающего нам завесу китайской политики в грозные летние и осенние месяцы 1941 г. Они показывают, как вели себя китайские руководители в тот тяжелый для нас год, бездействуя и ожидая развязки борьбы между державами. Вместе с тем эта книга — свидетельство четкой и недвусмысленной позиции СССР в отношении Китая. Наша помощь поступала народу, который проливал кровь в борьбе за свою независимость. Вместе с ним сражались, не щадя себя, и советские люди. Но мы не могли допустить, чтобы эта помощь использовалась для подавления прогрессивных сил страны и КПК. В начале 1942 г., когда гоминьдановцы усилили нажим на Освобожденные районы, Советское правительство отозвало из Китая всех советников.
В феврале 1942 г. автор вернулся на Родину. Вернулся, чтобы сразу же окунуться в огонь сражений, в которых решалась судьба страны. В июле 1942 г. Чуйков прибыл на Сталинградский фронт. Началась новая страница его биографии.
Первая командировка в Китай
Моя первая командировка в Китай в 1926 г. не была случайной. В свои двадцать шесть лет я пережил немало: за спиной были Южный, Восточный и Западный фронты гражданской войны, ранения, командование полком. Как и многие активные участники гражданской войны, в 1922 г. я поступил учиться в Военную академию им. М. В. Фрунзе. После ее окончания в 1925 г. мне предложили продолжать учебу на китайском отделении восточного факультета той же академии. Как известно, в то время в Китае широким фронтом развертывалось революционное движение, охватившее миллионные массы крестьянства, рабочих, мелкую и национальную буржуазию. Мы, советские командиры, под руководством великого Ленина разгромившие войска белогвардейских генералов и отразившие походы иностранных интервентов, считали честью для себя принять участие в национально-освободительном движении китайского народа и помочь ему в борьбе с империалистическими хищниками. Лозунг «Руки прочь от Китая!» мы принимали всем сердцем.
Учились мы упорно, с огромным воодушевлением. День и ночь зубрили китайские иероглифы, старались овладеть их правильным произношением, кропотливо изучали историю Китая, традиции и обычаи его народа. Я до сих пор вспоминаю наших преподавателей — В. С. Колоколова, Лян Куня, профессора-историка А. Е. Ходорова и других.
Наш факультет часто посещали товарищи, которые уже побывали в Китае. Они много рассказывали нам о положении в этой стране. Мы часто бывали в Институте востоковедения им. Н. Нариманова, присутствовали на собраниях китайских студентов, среди которых шли споры и дискуссии о проблемах китайской революции. Скажу откровенно, нам, тогда еще плохо знакомым с обстановкой в этой стране, нелегко было разобраться во всех перипетиях революционной бури в Китае, представить пути, ее дальнейшего развития.
В 1926 г. некоторым слушателям восточного факультета академии предоставили возможность побывать в Китае. Меня командировали на практику с выполнением обязанностей дипкурьера. Мне предстояло проехать через Харбин, Шэньян, Далянь (Дальний), Тяньцзинь до Пекина и обратно. Пусть читатель перенесется в то далекое время и вообразит себе столь длительное путешествие — сначала через всю Сибирь, а затем и через Северо-Восточный Китай. Надо иметь при этом в виду, что после разрухи, связанной с гражданской войной, в нашей стране только налаживалась работа железнодорожного транспорта.
Сибирь была мне знакома по моей боевой юности. Там в борьбе с Колчаком я получил боевое крещение и стал командиром полка. Суровым был поход против войск Колчака и других генералов царской армии. Теперь за окном вагона мелькали мирные платформы. Селения и деревни залечили свои огненные раны. Поезда шли — хотя и с частыми опозданиями, но уже не по расписанию гражданской войны. В 1919 г. от Кургана до Москвы наш полк двигался по железной дороге больше месяца. Теперь экспресс — не того, конечно, класса, какие ходят сегодня, — доставил нас за семь суток до границы с Маньчжурией. Отсюда нам предстояло ехать по Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД)[10].
Мы пересекли границу. Сразу и не ощутили, что под колесами уже нерусская земля, не увидели поначалу и резких перемен в ландшафте. Но вскоре, выглянув из окна во время остановки поезда, убедились, что мы в ином мире. Жизнь будто замерла здесь, остановилась, и мы в одну минуту перенеслись на несколько лет в прошлое…
По платформам в военной форме с погонами разгуливают русские офицеры. Те, что были выброшены вместе с войсками Колчака и других генералов и атаманов за пределы Родины. Китайские власти привлекали их к охране дороги, и они служили, не меняя обмундирования, выжидая, когда понадобятся для какого-нибудь нового бандитского налета на большевистскую Россию в войсках атамана Семенова[11] или Меркулова.
С любопытством вглядываемся в их облик. Форма несвежая, поношенная, смятая. Нет того блеска, которым всегда отличалось русское офицерство царской армии. Настороженно-враждебный взгляд. Они сразу же в числе пассажиров отличают русских, да еще и дипломатов, полпредов Страны Советов, которую ненавидят. Но это Родина, и чувствуется, что они по ней тоскуют. Не светит им солнце на чужбине, и с каждым годом тают у них надежды вернуться победителями в Отечество, которое их изгнало. Впрочем, не все смотрят с ненавистью, в иных взглядах отчаянная тоска. Вернулись бы, упали на колени перед матерью-родиной, да расплата страшит: много они погрешили против нее, против русского народа, за спиной иных кровавые злодеяния.
Встречаются не только армейские офицеры. То там, то здесь мелькнет небесно-голубого цвета жандармский мундир. Это уже совсем немыслимые для нас «древности».
Отнюдь не для полноты описания своего путешествия вспомнил я здесь об этих мундирах и об офицерской форме. Встречались нам эти люди не только на приграничных станциях, но и в глубине Маньчжурии и в других районах Китая. Выглядели они далеко не импозантно — в старых военных гимнастерках и кителях с отпоротыми погонами. В носильщиках и в проводниках вагонов иногда можно было угадать бывших царских офицеров или солдат. Или вдруг такая сцена: на небольшой китайской станции стоит группа могучих, широкоплечих русских мужиков с окладистыми боярскими бородами. Казаки — уральские, амурские, забайкальские. Чужая воля оторвала их от обильных и плодородных земель, от чапыг, кос, молотилок и обрекла пребывать в непонятном для них состоянии эмигрантов. А вот некоторые офицеры (ведь среди них были не только низшие, но и полковники, генералы, которые с капитальцем бежали, иные близко вошли в соприкосновение с японской разведкой) стали своими людьми у кое-кого из китайских милитаристов. В каком-то ресторане на большой станции услышал я белогвардейскую песенку. Словно бы и веселенькая песенка, только почему-то тоской наливались глаза ее исполнителей:
