Еще до полного осознания себя и своего времени Грамши инстинктивно тянулся к социализму. Еще шестнадцати-семнадцатилетним подростком Грамши с живейшим интересом читал социалистическую литературу. Читал внимательно. Но мятущейся натуре юного Грамши научный социализм еще был тогда, по всей вероятности, чужд. Он искал путей к какому-то немедленному, сиюминутному действию. И внимание его привлекали приверженцы сардинского возрождения, страстного и сентиментального сардинского патриотизма. Он интересовался автономистским движением на Сардинии — основателем этого движения был Умберто Као, издатель ежедневной газеты «Иль Паэзе», впоследствии далеко отошедший от революционных увлечений молодости… Однако сардинский патриотизм сочетался у юного Грамши с широкими социалистическими симпатиями: он перечитал целый ворох самых радикальных социалистических брошюр. Читал «Аванти!»; сестра его Терезина уверяла много лет спустя, что он даже подписался на этот пламенный социалистический орган еще в Гиларце и всегда выбегал, заслышав шаги почтальона, чтобы перехватить газету и не попасться с ней на глаза отцу. Отец держался совсем иных взглядов, никоим образом не социалистических.[2]
В эти свои лицейские годы Антонио не только читал. 26 июля 1910 года Раффа Гарсиа в «Ль'Унионе Сарда» поместил заметку, написанную Грамши. В ней всего двадцать пять строк, и подписана она «джи» — даже не заглавными, а скромнейшими строчными буквами. Это первая публикация Грамши, корреспонденция, присланная им во время каникул из родных мест. Описываются выборы в Айдомаджоре — селении по соседству с Гиларцей. Выборы с применением военной силы; сорок пехотинцев и сорок карабинеров присутствовали при вскрытии урн во избежание беспорядков. Только что пушек не было!
Крохотная заметка завершается остроумной концовкой: для бедных виноградарей Айдомаджоре пехотинцы хуже филлоксеры! Впрочем, в каникулярную пору лицеист Грамши Антонио занимался не только журналистикой. Он трудился и летом, чтобы помочь семье. Давал частные уроки, брал на дом счетную работу.
А время не останавливалось, дни мелькали, как кинокадры на экране в иллюзионе «Эден». Особенно запомнились те дни, когда Сардинию навещала королевская чета. Дымила нарядная яхта «Тринакрия», и под возгласы «ура» его величество Виктор-Эммануил III закладывал первый камень городской ночлежки, а супруга его жертвовала 2800 лир на сласти приютским ребятишкам… Обыватели Кальяри ликовали беспредельно, а газетчики левого направления проявляли известную сдержанность, сдержанность, переходящую в оскорбление величества. Раффа Гарсиа написал даже, что единственная цель королевского визита — пустить пыль в глаза, заморочить головы простакам.
Наступила осень. 30 сентября 1911 года Антонио Грамши окончил лицей «Карло Детторе». Ему уже двадцать. Слабое здоровье не позволило ему вовремя завершить занятия. Теперь во что бы то ни стало надо наверстать упущенное, учиться дальше. Антонио жаждет изучать словесность, филологию. Но как осуществить это заветное желание? Семья его весьма и весьма небогата. Фактически только он, Антонио, и старший брат его Дженнаро выбились на дорогу. Младшие братья — Марио и Карло и сестры нуждаются еще в родительской поддержке. Нет, семья едва ли сможет оказать ему серьезную помощь. Конечно, он получал в лицее самые высокие баллы, и тем не менее не закрыт ли перед ним путь к дальнейшему образованию?
Что же ему было теперь делать? Поступить в университет? Но на это нужны деньги, куча денег. Впрочем, есть ведь в Туринском университете стипендия имени короля Карла-Альберта. Стипендия для провинциалов, жителей бывшего Сардинского королевства. Только надо принять участие в конкурсе на ее получение. Ну что ж, он поедет в Турин, будет участвовать в конкурсе и получит, непременно получит эту вожделенную стипендию! Итак, решение принято, а он не привык отступать от своих решений!
В старом Турине взрослые играют в тресетте, а сыновья их в липпа — нечто вроде российской лапты. В старом Турине, вернее за городской чертой, есть холм, называется он Суперга, и на том холме воздвигнута церковь — усыпальница королей Италии. Зеваки торчат у парапета набережной, огромные неуклюжие баржи медленно спускаются по течению. В старом Турине есть и стадион, где сражаются соперничающие команды — красные и голубые. Любители спортивных поединков толпятся у решетки — они делают ставки — за и против. Выигрывают редко, но, может быть, именно поэтому все и настроены на столь азартный лад. Богатые ходят в кафе «Борджиа». Кто победнее — в «Молинари». А совсем уж бедные влюбленные садятся на трамвай и катят себе к воротам парка «Валентино», а оттуда — уже пешком — на заветную «Аллею Вздохов». Магазины в Турине солидные, витрины их по ночам забраны тяжелыми несокрушимыми жалюзи. Множество доходных пяти- и шестиэтажных домов с неизбежными мансардами. А потом жилые кварталы кончаются, начинаются заводы, весь город опоясан частоколом закопченных кирпичных труб. Старый Турин, университетский город и колыбель «Салезианы» — семинарии ордена святого Франциска Салезского, — окружен фабричными корпусами. Вот по этому городу медленно, вразвалочку бродит приземистый большеголовый молодой человек. Одет он более чем скромно, у него живые и кроткие глаза, но во взоре его немало скрытой, глубоко затаенной горечи. Он близорук, почти не замечает окружающих, кажется погруженным в свои мысли. Вот он остановился у витрины книжной лавки, потом еще у одной. Жадно рассматривает книги, но, кажется, они ему не по карману. Птичьи лавки (а их немало под портиками одной из главных туринских улиц) также привлекают его пристальнейшее внимание. Это явно приезжий, явно прибывший издалека. Он входит в «Латтериа Миланезе» — «Миланскую молочную», заказывает макароны и омлет; выговор у него тоже нездешний, в Пьемонте говорят не так. Задумавшись, сидит он за мраморным столиком «Миланской молочной». Трудно сказать, о чем именно он думает сейчас, в этот вот миг, но зато мы уже узнали его — конечно же, это он, Антонио Грамши, сардинец, сард; он совсем недавно перебрался в этот старинный, уютный и гостеприимный город.
Турин, былая столица Пьемонта, а ныне провинциальный город, начинает превращаться в индустриальный центр, и не просто в индустриальный центр — в подлинную столицу итальянского рабочего движения.
Объединенная Италия существует уже пятьдесят лет. Но единство это чиновничье, административное. Страна вовсе не едина по своей экономической структуре, да, более того, она не едина даже и этнически: итальянский народ изъясняется на диалектах, зачастую чрезвычайно далеких друг от друга и, уж во всяком случае, весьма далеких от благозвучного и благообразного литературного языка.
