Решение идти на фронт мы приняли с Казиком еще летом 1941 года, сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Среди поляков, которых в то время немало работало в Баку, царило огромное, впрочем, вполне обоснованное воодушевление. Мы знали, что Гитлер начал войну с самым большим государством континента, и, хотя уже тогда отдавали себе отчет в том, как много жертв и несчастий принесет она народу, который проявил к нам столько доброжелательности, все-таки верили, что эта война рано или поздно приведет к долгожданному и окончательному разгрому Германии. Ведь мы видели неисчерпаемые ресурсы огромного тыла Страны Советов — людские, технические, сырьевые, промышленные и сельскохозяйственные… У каждого из нас не было и не могло быть сомнений в том, что Советский Союз могущественный союзник нашей далекой оккупированной фашистами страны. Мы чувствовали, что война, которая для нас, поляков, началась в сентябре 1939 года, вступила теперь в решающую стадию и от ее исхода будет зависеть, станет ли наша родина вновь свободной.
Не добившись от военкомата в Баку направления в Красную Армию, многие из нас решили бежать на фронт. Нам с Казиком повезло. Мы благополучно добрались до Ростова. И вдруг опять отказ. Мы решили, что и без направления ростовского военкомата на фронте найдется для нас дело, и вышли из города.
Навстречу нам ехали автомашины, тягачи с прицепами, забитые ранеными, брели беженцы — женщины с детьми, молодежь и старики, шли стада коров и овец.
— Посмотри! Это напоминает мне наш трагический сентябрь, — заметил Казик, показывая на дорогу. — Только самолеты летали тогда чаще и больше косили людей…
Ни Казик, ни я тогда еще не знали, что основная часть гитлеровской авиации была брошена в то время на подступы к Сталинграду. Здесь же пока было сравнительно спокойно.
С запада по-прежнему доносились артиллерийская канонада и глухие взрывы бомб. На горизонте поднимался густой дым.
— Ну наконец-то. Там, наверное, уже фронт, — утешал меня Казик. — Только, черт возьми, почему некоторые как-то подозрительно косятся на нас? Или они считают, что мы идем встречать гитлеровцев? А может, лучше вернуться назад? — заколебался он. — Ты же знаешь, идет война, и вряд ли с нами будут цацкаться. Еще получишь пулю в лоб, и, что самое неприятное, от своих… Тогда прощай Низьборг, Городница, прощайте Копычинцы…
Казик Червиньский был родом из деревни Низьборг-Шляхецки Копычинского повята[2], расположенной примерно в пятнадцати километрах от моего родного села Городница. В 1940 году мы уехали оттуда, завербовавшись на работу в Азербайджан на нефтепромыслы. Из столицы этой республики — Баку — и шла теперь наша дорога.
— Вернуться назад? Ты что, с ума сошел? — Теперь, когда фронт был совсем рядом, я не мог с этим примириться. Я не знал, что фронт, к которому мы добирались столько дней, уже перестал существовать, что это случилось накануне того дня, когда мы, полные еще энтузиазма и оптимизма, шли навстречу сражающимся красно-армейцам…
С начала войны события на советско-германском фронте развивались неблагоприятно для Советского Союза. «Уже за первые три недели военных действий Красная Армия вынуждена была оставить почти всю Прибалтику, Белоруссию, Молдавию, большую часть Украины. В сентябре немецко-фашистские войска подошли к Ленинграду и блокировали город. К середине ноября враг вплотную подошел к сердцу нашей Родины Москве…
Одновременно с наступлением на Москву немецкое командование намеревалось овладеть Донбассом и Крымом, блокировать Кавказское побережье. По расчетам гитлеровцев, это заставило бы Турцию вступить в войну против Советского Союза.
К концу октября немецко-фашистские войска вышли на подступы к Ростову. Гитлеровцы не без основания считали Ростов «воротами» Кавказа. Этот город в силу своего географического положения был не только важным экономическим и культурным центром, но и важнейшим стратегическим пунктом на юге Советского Союза.
От исхода борьбы на юге зависело, получит ли германское командование кавказскую нефть, продовольствие Дона и Кубани и другие важные преимущества в политическом и стратегическом отношении, которые принес бы им захват Кавказа.
Противник рассчитывал обойти Ростов с севера и северо-востока, окружить и уничтожить войска наших 9-й и 56-й Отдельной армий и затем прорваться на Кавказ.
Для этой операции немецко-фашистское командование выделило 1-ю танковую армию под командованием генерала Клейста. В состав этой армии входили 3-й и 14-й моторизованные, 49-й горнострелковый и итальянский подвижной корпуса.
Войска Южного фронта состояли из 12, 18 и 9-й армий… располагали ограниченными силами. В стрелковых дивизиях насчитывалось не более чем по 7 тыс. человек, изнуренных длительными оборонительными боями. Мало было артиллерии и особенно танков и авиации.
В начале ноября 1941 г. немецко-фашистские войска, обладавшие подавляющим превосходством в танках, возобновили наступление из Донбасса в юго-восточном направлении. 21 ноября противник овладел Ростовом… 27 ноября армии Южного фронта нанесли мощный удар по ростовской группировке врага с севера, востока и юга, и 29 ноября советские войска освободили Ростов»[3]. После этого они развернули дальнейшее наступление на запад.
«Начатое советскими войсками 30 ноября преследование потрепанных дивизий 1-й танковой армии продолжалось до 2 декабря. Противник отступил на рубеж рек Миус и Самбек… Чтобы остановить продвижение советских войск на этом рубеже, немецко-фашистское командование спешно перебросило на помощь 1-й танковой армии из района Харькова все свободные силы.
Результаты контрнаступления Южного фронта имели большое военное и политическое значение. Контрнаступление Красной Армии под Ростовом сорвало план немецко-фашистского командования прорваться на Кавказ и укрепило положение наших войск на всем левом крыле советско-германского фронта. Части Южного фронта сковали крупные силы врага в самый напряженный момент битвы под Москвой и нанесли 1-й немецкой танковой армии значительные потери…
Советский народ с огромным воодушевлением воспринял первую крупную победу Красной Армии. Он расценивал эту победу как начало перелома в обстановке на фронте и был уверен в том, что за этим ударом последуют новые сокрушительные удары, которые изменят ход войны в пользу Советского Союза»[4].
Но до этого было еще далеко. Эта кампания, так же как и зимняя под Москвой, не могла еще решить исхода войны. Несмотря на то что противник понес большие потери, он располагал еще серьезными резервами в живой силе и технике. Поэтому в январе 1942 года Гитлер заявил послам государств — союзников Германии, что летом он намерен предпринять наступление на Кавказ. Это направление, говорил он, является важнейшим, нужно обязательно добраться до нефти, до Ирана и Ирака. События, которые предшествовали гитлеровскому наступлению в 1942 году — успехи немецких войск на Украине и разгром 8-й английской армии в Северной Африке, — вселяли в Гитлера уверенность в победоносном исходе войны. 5 апреля Гитлер издал директиву, определяющую задачи вермахта на летнюю кампанию: с помощью огромных клещей, охватывающих Кавказ и Египет, смять левое крыло советской обороны и разбить англичан на Ближнем Востоке. На Кавказ из района, расположенного между Харьковом и Черным морем, была переброшена группа армий «А» под командованием генерал-фельдмаршала Листа. Непосредственное руководство боевыми действиями на южном участке фронта осуществлял сам Гитлер, который вскоре перенес свою ставку на Украине в Винницу.
