Зрелище это было печальным и жалким. Как глава компании, я остался над схваткой и, разумеется, никак все это не комментировал. Сейчас, когда Майкла уже нет, мало пользы для меня вновь поднимать этот вопрос. Но, будучи ближе знакомы со мной, вы знали бы, что я не такой человек, который станет уклоняться от этой темы. Это история моей жизни, и тут важно все хорошенько разъяснить. И я расскажу вам, что случилось на самом деле, только запаситесь терпением – мы постепенно дойдем и до этого.
А пока – не хотите ли вина?
Когда пишешь мемуары, приходится мысленно погружаться в прошлое, в те ранние моменты, которые помогли тебе стать тем, кем ты стал.
Для меня ключевым моментом оказалось то время, когда я рос в Бронксе. Когда я родился, у меня уже были две пятнадцатилетних сестры и одна тринадцатилетняя. С самого первого дня в крошечной квартирке, где мы жили, я все время слышал поп-хиты, гремящие по радио в их комнате. Едва научившись ходить, я замирал, только заслышав привлекательные звуки, – и моя мама точно это подметила. Она держала меня за руку, когда мы ходили по магазину Alexander’s у пересечения Большого бульвара и Фордхем-Роуд, и я просто останавливался и прислушивался к музыке, доносящейся из-за витрин магазинов вдоль улицы. Когда такое случалось, она не тащила меня в нетерпении за собой. Она тоже останавливалась и даже напевала для меня какую-нибудь мелодию.
Так много разнообразных звуков неслось из тех магазинов – ду-воп, сальса, рок, Синатра… А если выходить вечером в четверг, то можно было даже поймать живое выступление ансамбля Тито Пуэнте на бульваре. Вернувшись домой, я постоянно слышал, как мама поет, а сестры подхватывают, а по выходным отец брался за укулеле, а дяди – за гитары. С утра до вечера меня окружала музыка. Уже в два года я научился залезать на стул и молотить по клавишам нашего рояля.
Я стал еще лучше понимать идею «крутости», когда Dion and the Belmonts выпустили синглы I Wonder Why и Teenager in Love. Название этой группы сделало Белмонт-авеню в Бронксе настоящим монументом ду-вопа. Все наши друзья боготворили Диона Демуччи и, казалось, лично знали либо его самого, либо кого-то имеющего отношение к группе. Как сказал однажды Брюс Спрингстин, Дион определенно был сочетанием Фрэнка Синатры и рок-н-ролла. Элвис принадлежал всем. Но Дион был только наш.
Я продолжал играть на трубе, пока учился в школе. Но после полудня стал бегать домой смотреть Дика Кларка и его шоу «Американская эстрада». Я очень старательно смотрел эту передачу. Ее прелесть состояла в том, что Дик Кларк организовал ее как своего рода радиотрансляцию. Он перечислял хиты по рейтингу как диджей, но только по телевизору. Шоу вели из Филадельфии, но использовали картонный силуэт США, на котором показывали города и коды их телевизионных станций-филиалов. Экрон обозначался WAKR, Декатур – WTDP и так далее. Дик мог прочитать письмо от девочки из Стоктона и сказать, что она слушает KOVR. Это было интерактивное телевидение, задолго до того, как само понятие «интерактивный» стало популярным, и позволяло любому подростку у экрана чувствовать себя частью чего-то большего. Когда пел Бадди Холли, вы словно заглядывали в Лаббок, штат Техас, а когда показывали Смоки Робинсона, узнавали, как дела в Детройте.
Я помню звезд, что видел на этом шоу: Бига Боппера, который опирался на стойку микрофона, исполняя Chantilly Lace. Джерри Ли Льюиса – его удары по клавишам создавали Great Balls of Fire. Чабби Чекера с его хитом The Twist. Фэтса Домино, Френки Лаймона и The Teenagers, Чака Берри, Сэма Кука, Бобби Дэрина, Джеки Уилсона, The Temptations, The Marcels, The Duprees, The Coasters, The Drifters, The Shirelles (помните, да? Ша-ла-ла… ла-ла… ла-ла?) и, конечно, Джеймса Брауна и The Fabulous Flames. Это только малая часть, только то, что мне сразу пришло в голову, – и даже близко не передает масштабов огромного мира, который открылся мне благодаря этому шоу.
В те годы существовали и потрясающие еженедельные программы, например Shindig, «Вечеринка». Но «Американская эстрада» настолько опередила свое время! Я изучал костюмы танцоров-подростков и знал каждого из участников танцевальных состязаний. Эта передача практически дала образец для более поздних шоу типа «Танцы со звездами». Музыка «Американской эстрады» не только раскрыла мое сознание – она пробудила во мне мечты и направила туда, куда я хотел двинуться. А золотой век Motown Records, музыка которой вот-вот должна была изменить мир, еще даже не наступил. Иногда после окончания передачи мы с матерью отправлялись встречать отца на станцию. То, как он возвращался домой в одно и то же время каждый день, день за днем, заставило меня задуматься, хочу ли я заниматься в жизни тем же самым. Но одно я знал наверняка – больше никакой трубы в школьном оркестре.
Когда я окончил начальную школу, муж сестры как раз начал брать уроки игры на гитаре, и в возрасте одиннадцати лет я решил последовать его примеру.
Я начал с дешевой гитары – кажется, это была Harmony, которую можно было купить в Sears примерно баксов за тридцать. Научившись играть лучше, я стал просить у родителей Fender – одну из монолитных электрогитар с цельной декой, как раз тогда становившихся предметом страстного поклонения. У меня появился Telecaster, Stratocaster и, наконец, Jazzmaster. Я стал просто одержимым. Я знал все об этих гитарах. Гитары Fender были приспособлены для массового производства, и я умел разбирать их и собирать обратно. Но лучше бы я знал, как сохранить их в целости, ведь те трехсотдолларовые гитары Fender Stratocaster и Telecaster, с которыми я тогда возился, теперь стоили бы около 50 тысяч долларов. Я начал играть в двух-трех «гаражных» группах дома у приятелей. И по мере того, как я встречал более опытных музыкантов, стали ходить слухи, что я неплохой гитарист. Внезапно кто-то позвал меня на прослушивание в группу The Exotics.
The Exotics! Боже мой! The Exotics! Лучшая группа Нью-Рошелла! Они исполняли кавер-версии новейших хитов на школьных танцплощадках и летом в деревенских клубах. В начале 60-х любой подросток Нью-Рошелла знал их. Когда один из музыкантов покинул группу, возможность упала прямо мне в руки.
Я был возбужден, взволнован, дерзок и уверен в себе, если, конечно, можно испытывать все это сразу. И я был минимум на четыре года моложе любого парня в группе. Но как только мы начали играть, я заметил, что они все поглядывают друг на друга и на меня, как будто говоря: «Эй, поглядите-ка на этого парня!»
Когда мы закончили, солист прямо спросил меня:
– Хочешь присоединиться к нам?
– Ага! – ответил я.
– Ты принят.
Я был так взбудоражен, что побежал домой к родителям. Они тоже были изумлены. Они и представить не могли, что я единым духом повзрослел на четыре года, – по крайней мере, так они это восприняли.
