«Хаггард, — сказал он тоном упрека, как бы намекая на то, что я манкирую своими обязанностями, — не будете ли вы добры попросить кого-либо прочесть молитву?»
Я быстро оценил обстановку и, решив, что во всех случаях надо прежде всего держаться своих, пренебрег римско-католическим епископом и обратился к декану.
Раз уж речь зашла о деканах, я скажу несколько слов о епископе Коленсо, с которым мне доводилось встречаться. Это был человек высокого роста, с необычайно интересным лицом. Способный и приятный в обращении, он, однако, ухитрился быть на ножах решительно со всеми. Достаточно сказать, что за его толкование Пятикнижия11 остальные южноафриканские епископы отлучили его от церкви. Однако он подал апелляцию в Тайный совет короля, и тот признал африканских епископов некомпетентными, так что Коленсо остался законным епископом Наталя. Произошел раскол, и ортодоксальная оппозиция назначила собственного епископа по имени Макрори.
Мне всегда казалось нелогичным, что Коленсо упорно остается в лоне церкви, учение которой подверг критике. Не следует ведь есть хлеб с маслом тех, на кого нападаешь! Впрочем, его взгляды, сложившиеся, кстати сказать, под влиянием необычайно острых вопросов, которые задавали ему зулусы, когда он пытался обратить их в христианство, теперь, через сорок лет, получили широкое распространение даже среди духовенства. Он опередил свое поколение и должен был за это расплачиваться. Если я не ошибаюсь, одной из причин враждебного отношения Южноафриканской епископальной церкви к Коленсо было его снисходительное отношение к туземному обычаю многоженства. Между тем многое можно было бы сказать в защиту взглядов Коленсо. Есть немало людей, которые упорно считают, что иметь несколько жен аморально, а одну — нет, хотя эти жены состоят в настоящем браке и, если брак не расторгается по уважительным причинам, получают необходимое содержание до конца своих дней. К тому же необычайно сложные законы туземцев о владении собственностью и наследовании тесно переплетаются с обычаем многоженства, который женщинам удобен ничуть не меньше, чем мужчинам.
Как правило, зулусская женщина не стремится стать матерью всех детей, отцом которых является ее муж, или взвалить на плечи всю домашнюю работу. Каждая из жен имеет свою маленькую хижину и редко ссорится или даже не ссорится совсем с другими женами; они относятся друг к другу, как сестры, и с достоинством несут обязанности членов многочисленной семьи. Как только женщина почувствует, что она станет матерью, она отделяется от мужа до тех пор, пока не отнимет ребенка от груди, то есть примерно на два года. Этот обычай служит залогом великолепного физического развития зулусов. Важно и то, что полигамный брак охватывает всех женщин; практически ни одна не остается незамужней, а также не вступает на тот путь безнравственности, который позорит цивилизованные нации. Институт публичных женщин почти неизвестен первобытным зулусам. Попробуйте объяснить им, что в одной только нашей стране около двух миллионов женщин не могут выйти замуж, потому что не находится мужчин, желающих на них жениться; что та из этих женщин, которая все же выполнит свое естественное назначение и родит ребенка, будет заклеймена позорной кличкой. Зулусы сказали бы, что подобные обычаи никуда не годятся. Я вспоминаю рассказ об одном довольно образованном зулусе, которому сообщили, что по христианскому обычаю он может иметь только одну жену. Зулус ответил, что хотел бы сам изучить этот закон, и, взяв Библию, потратил несколько месяцев, чтобы прочесть ее с начала до конца. Наконец он вернулся к миссионеру и заявил, что не нашел такого закона. Наоборот, великие люди, о которых он прочел в Библии, имели, по-видимому, много жен. Охам — брат зулусского короля Кетчвайо — дал примерно такой же ответ. Это был очень могущественный вождь, пожелавший принять христианство, и за ним, безусловно, последовали бы многие зулусы.
«Но, — сказал он, — женщины, которых ты требуешь выгнать, были спутницами всей моей жизни, и я отказываюсь вышвырнуть их из дому теперь, когда они не так уж молоды».
И Охам остался язычником12, так по крайней мере мне рассказывали.
Я воздерживаюсь от попыток оценивать достоинства и недостатки многоженства, а лишь излагаю доводы другой стороны. Следует, однако, отметить еще одно обстоятельно. Христианство, относящееся отрицательно к полигамии, не может рассчитывать победить ислам в борьбе за души большинства населения Африки. Ислам проповедует единобожие и провозглашает: «Можете сохранить своих жен, но откажитесь от спиртных напитков». Христианство также проповедует единобожие, но провозглашает: «Немедленно откажитесь от всех жен, кроме одной, употребление же спиртных напитков не возбраняется».
Нетрудно догадаться, чью аргументацию примут первобытные племена, которых призывают отказаться от обычаев тысячелетней давности, особенно, если эти племена пришли к выводу, что опьяняющие напитки причиняют человеку и его потомству больше вреда, нежели многоженство.
Несколько лет назад я произнес в Лондоне речь на большом съезде миссионеров, работающих в Африке. Я попытался изложить все эти обстоятельства. Сколько помнится, в президиуме находились пять епископов и, к моему удивлению, двое сочли мои рассуждения не лишенными смысла. Однако остальные трое резко возражали.
Нужно добавить, что Коленсо был непопулярен среди колонистов не только из-за своих взглядов на религию. Он резко и, как они считали, с непозволительной горячностью выступал в защиту прав туземцев. Признаюсь, что и в этом вопросе его позиция вызывает у меня сочувствие. Белые поселенцы, особенно если это люди невысокого полета, позволяют себе презирать, ненавидеть и поносить аборигенов, среди которых живут. Нередко это объясняется страхом, а еще чаще тем, что цветные не очень-то нуждаются в белых и не желают работать на них за гроши. Так, например, колонисты не способны понять, почему эти черные не согласны проводить целые недели и месяцы под землей, добывая руду, и в глубине души не прочь силой заставить их подчиниться. Несомненно, однако, что кафры, чью землю мы забрали, имеют право руководствоваться собственными суждениями и выгодами.
К тому же многие белые имеют или имели дурную привычку чуть что избивать туземцев. Они утверждают или утверждали, что нельзя иначе заставить туземца работать. Я этому не верю. По крайней мере если говорить о зулусах, то многое зависит от того, кто поставлен над ними. Ни один другой народ не умеет лучше обнаруживать в характере человека примеси неблагородных металлов. Многие из тех, кого у нас называют джентльменами за их богатство или положение в обществе, ни в коем случае не могли бы считаться джентльменами среди зулусов. Зулусы инстинктивно распознают настоящего человека независимо от занимаемого им положения. Подлинное благородство, как я не устаю повторять, — это не сословные преимущества, а дар, встречающийся во всех сословиях, однако далеко не часто. Чины, положение в обществе, богатство не имеют к нему никакого отношения. У мужчин, а еще больше у женщин это — врожденное дарование. Для зулуса все чужие люди — умфагозана, то есть низкие. К сожалению, они почти всегда составляют большинство. Подобно другим народам, дикари состоят из привилегированного сословия и простых людей, но они отнюдь не вульгарны в нашем смысле слова. Они обладают чувством собственного достоинства. Я, разумеется, говорю о тех дикарях, которых знаю сам. Другие, может, совсем на них не похожи. К тому же в этом отношении, как и во всем остальном, Африка могла измениться с тех пор, как я там бывал. Я рассказываю о предыдущем поколении.
