Неподалёку — могилы писателя Нодье, живописца Делакруа, скульптора Бари, основателя журнала «Ревю де дё монд» Франсуа Бюлоза, историка Мишле, Казимира Делавиня, считавшегося в своё время крупным драматургом; выше — могила Фредерика Сулье, который прославился своими романами для массового читателя и имя которого теперь с трудом можно прочитать на надгробном камне.
А вокруг — всё больше графини да генералы, промышленники и министры, чиновники, буржуа — надписи, даты, бюсты. Словом, здесь Оноре де Бальзак в кругу своих персонажей. Мы бы не удивились, случайно увидев на каменных плитах имена барона Нусингена или госпожи Дервиль, Анастази де Ресто или Анри де Марсе.
Рассказ о жизни Бальзака — это рассказ о том, как человеку провинциального и скромного происхождения (частица «де» в его фамилии не даёт оснований для каких-либо иллюзий в этом отношении) удалось в своих многочисленных ярких и глубоких романах создать целый мир, отразить целую эпоху. Рассказ о том титаническом вызове, который бросил своему времени — и самому себе — импульсивный и мощный творец, мечтавший о славе и преследуемый долгами, любовник и влюблённый, одновременно избалованный и наивный. О двадцатилетней битве, к концу которой он рухнул как подкошенный, чтобы уже не подняться, и, возможно, полагая, что не достиг цели, между тем как был близок к победе.
Роман есть изобретение Европы и Нового времени. Став в XX веке доминирующим жанром, основным вектором литературной глобализации как в лучшем, так и в худшем из того, что она несёт с собой, восприняв в силу своей исключительной пластичности всё многообразие опытов, культур, эстетических установок, он никогда не терял из виду нескольких своих великих основоположников, имена которых воспринимаются как вехи и как предмет необходимых ссылок. Подобно тому, как география континента воплощается в нескольких важнейших пунктах, имеющих символическое значение — Парфенон и Шартрский собор, Рим и Москва, Геркулесовы столбы, — роман определяют несколько фигур, статуй, присутствие которых очерчивает его пространство.
Сервантес в Испании, Дефо в Англии, Гёте в Германии, Гоголь в России предстают великими творцами, которым наследовали все романисты. Можно пойти дальше или в сторону от них, но их невозможно игнорировать. Те, что в XX веке торили новые эстетические пути — Кафка, Фолкнер или Селин, — знали, что связаны с предшественниками.
Конечно, романы существовали и до появления этих светочей. Античность оставила нам имена и произведения Петрония, Апулея, Лукиана. Можно назвать и средневековые романы, например сочинения Кретьена де Труа, да и сам Дон Кихот был увлечённым читателем романов. Но «Золотой осёл» и «Правдивая история» не могут считаться выражением своего времени, а рассказы о рыцарях Круглого стола и так называемые рыцарские романы суть не что иное, как письменное изложение в прозе легенд, источник которых имеет более раннее и иноземное происхождение.
Роман как таковой со своим собственным миром и своими правилами, роман, возникший как «третье сословие в литературе» и последовательно утверждавший себя рядом с благородными жанрами — трагедией, эпопеей, лирической поэзией, — существует со времён «Дон Кихота», «Робинзона Крузо», «Вильгельма Мейстера».
Оноре де Бальзак относится к числу этих «открывателей». Из всех французских романистов, когда представляешь себе их место в мировом пантеоне, прежде всего приходит на ум его имя.
Иллюстрация Г. Доре к «Озорным рассказам» Факт этот тем более примечателен, что хронологически Бальзак не был первым французским романистом. До него были Рабле, мадам де Лафайет, Скаррон, Мариво, Прево и многие другие. Но он был первым, кто стал известен всей Европе, кого читали все и повсюду. Для громадного множества читателей всех возрастов и всякого рода и звания Бальзак есть синоним романа.
Такое отождествление литературного жанра с одним человеком в данном случае происходит по двум причинам.
Первая из них состоит в том, что Бальзак мощно утверждает модель романа, призванную иметь долгое потомство. Роман как картина общества (чего не было ни у Рабле, ни у Дидро, ни у Гете) — это во многих отношениях изобретение Бальзака. Не то чтобы оно появилось из ничего, у Бальзака не было предшественников, но именно он осуществил этот выбор во всей полноте со всеми его последствиями. Он был первым, кто выбрал сюжетом — и не только в качестве фона событий — денежные дела, коммерцию, наследство. По предварительным и второстепенным данным мы можем предположить, что маркиза де Мертей — дама состоятельная, и, казалось бы, — что из того? У Бальзака это становится сюжетом. И если одному из её воздыхателей нечем заплатить за фиакр, чтобы её навестить, то это тоже сюжет. Автор поставил себе задачу средствами романа развернуть перед читателем картину всего общества со всеми составляющими его классами, движущими им механизмами, законами, которые им управляют. До Бальзака такого замысла мы ни у кого не находим.
Вторая причина отождествления жанра с одним из его представителей состоит в том, что Бальзак оказался тем писателем, чьё творчество больше, чем какое-либо другое, способствовало становлению романа как большого жанра. До него он был жанром второстепенным, к которому порою относились пренебрежительно. Романы читали для развлечения, едва ли не стыдясь этого. Сами авторы не особенно их ценили. Наши великие писатели — Вольтер, Дидро, Монтескье, Руссо — обращались к роману эпизодически и как к побочному роду творчества. То же самое можно сказать и о Гёте. Вольтер полагал, что славу его упрочат трагедии. Для Дидро «Монахиня» и «Жак-фаталист» были всего лишь способом отвлечься и при его жизни были известны лишь небольшому числу читателей.
Когда Бальзак начинал свою литературную карьеру, этот остракизм в отношении романа всё еще сохранялся. Большое количество романов «потреблялось» массовым читателем, но учёная публика смотрела на это явление свысока. В качестве свидетельства такого положения можно привести сугубо французскую, но очень показательную закономерность: ни один из великих романистов XIX века — ни Бальзак, ни Стендаль, ни Флобер, ни Золя — не был членом Французской академии. Академиком был Гюго, но его избрали как драматурга. Из романов им тогда был написан только «Собор Парижской Богоматери». Самой идеей «Человеческой комедии», её гигантским размахом, многократно объявленным замыслом показать общество и его движущие силы Бальзак, можно сказать, заставил критику и читателей по-новому взглянуть на возможности романа.
