Воскресенье, 4 января 1920 года Чудовищно скучно. Лан конечно же все время читала и от книги оторвалась всего на пару минут. Вскочила, чтобы познакомить меня со своими распроклятыми дедом с бабкой и с этой ее гарпией-тетушкой.
Четверг, 22 января 1920 года После обеда ходил с мамой в кино на довольно унылый фильм. Вернувшись, переоделись, раньше обычного поужинали и отправились в Сент-Джеймс [23] на «Юлия Цезаря» в постановке Эйнли [24] . Великолепный спектакль. Последние две сцены игрались, пожалуй, в слишком быстром темпе, но все остальное – превосходно. Сцена перед палаткой Брута [25] – выше всяких похвал. Каска появляется очень часто – при чтении его роль казалась мне менее значительной. Строки, касающиеся характера Антония, равно как и сцена, где Октавий рассуждает о Лепиде, в спектакле отсутствуют, что, с моей точки зрения, – вольность.
Понедельник, 2 февраля 1920 года <…> Во второй половине дня отправился – пренебрегая всеми условностями – на длинную прогулку с Молсоном. Большую часть пути говорили о религии. По-моему, двум шестнадцатилетним парням обсуждать подобные вопросы нелепо, но спор получился ужасно интересным, к тому же, когда облекаешь мысли в слова, мозги прочищаются здорово. До того как мне пришлось отстаивать свою точку зрения, мне и в голову не могло придти, что я такой индивидуалист. До чего же бессознательно формируются наши убеждения! Прелесть споров в том, что узнаёшь не взгляды других, а свои собственные.
Суббота, 14 февраля 1920 года Сегодня после обеда опять ездил к Кризу [26] – продемонстрировать плоды своей усидчивости. Пронять его, однако, не удалось – разругал меня в пух и прах. Таков вообще его метод: сначала всячески поощрит, а стоит чего-то добиться, хоть немного поверить в себя, – и не преминет указать тебе на многочисленные огрехи. Это обескураживает и немного расхолаживает, но я-то знаю: теперь у меня получается лучше, чем раньше, я многому научился. Разговаривали мы долго, он раскритиковал мой вкус, сказать же мне ему в ответ на его едкие и справедливые замечания было нечего. А впрочем, он был, как всегда, мил – вот только работы мои ему не нравятся. Говорили об искусстве. Хочу попробовать сделать набросок открывающегося из его окна вида – но задача эта мне едва ли под силу.
Среда, 18 февраля 1920 года Сегодняшнюю службу директор назвал «монотонной, бессвязной, мрачной». Сидевшему рядом со мной Нэтрессу в чувстве юмора не откажешь. Вошел в часовню, уселся и громко, чтобы все слышали, изрек: «Не дождетесь, чтобы я играл в ваши игры!» Сказал и лениво откинулся на спинку скамьи. <…>
Понедельник, 15 марта 1920 года В воскресенье вечером дорисовал карикатуру на Паттока и продал ее Саутвеллу за четыре пирожка с кремом и четыре почтовых марки по полпенни. Карикатура имела огромный успех, никоим образом не соответствующий своему предмету, расхваливала ее вся школа, даже Роксберг [27] . Если мои карикатуры будут столь же популярны и впредь, то надо перестать тратить время на каллиграфию и заняться карикатурой всерьез. Буду, по крайней мере, сыт.
Воскресенье, 21 марта 1920 года «Дилетанты» активизируются. Сегодня мы собирались трижды. Утром состоялась до крайности бестолковая дискуссия политиков, после обеда – неплохая встреча интересующихся искусством, а после службы встречались – и очень успешно – литераторы. На встрече любителей искусства Барнсли прочел свое сочинение под названием «Аполлониада», его он якобы «обнаружил» в библиотеке колледжа. Этот псевдоперевод представляет собой, на что я сразу же обратил внимание, тонкую сатиру на нас, но касается она и всех остальных «Дилетантов». Просто поразительно, какие же «Дилетанты» тупицы, все до одного. Не в бровь, а в глаз. На литературном же сборище Кэрью прочел отличное эссе «Характер Гамлета». Поскольку с пьесой знакомы только мы с ним, дискуссия вылилась в спор между нами, но удовольствие я получил огромное.
Четверг, 8 апреля 1920 года Во второй половине дня отправился в кафе «Будьте как дома». Некто Соломон, жуткий маленький еврей и великий музыкант, играл нечто несусветное. Каким же варваром в музыке надо быть! Пока он играл, я весь истомился от скуки, Стела же дрожала всем телом и раскачивалась в экстазе. Вечером Барбара [28] и Алек повели меня на еженедельную встречу в клубе «Завтра». Обаятельный еврейский умник прочел эссе «Ситуэллизм [29] и поэтический застой» – статью довольно глубокую и бойко, по-журналистски написанную.
Вторник, 20 апреля 1920 года <…> Обнаружили магазинчик с вывеской «Старые мастера». К раме одной из картин приколото объявление: «Если до конца недели у меня не будет 100 фунтов, эту картину увезут в Америку. Будет обидно, если эта страна лишится такого великолепного портрета, но Guadeamus dum iuvenes sumus [30] . Мне сейчас двадцать лет». Какая прелесть!
Суббота, 24 апреля 1920 года Очень веселый пикник в Стратфорде у Буллидзов. Взяли с собой всё для рисования, но вместо того чтобы рисовать, отправились смотреть дом с привидениями. Вечером ужинал с тетей Трисси [31] у Буллидзов. Ужин был превосходный, но после ужина допустил одну из самых своих постыдных faux pas [32] . Мадемуазель сидела в стороне и с напряженным видом вслушивалась в наш разговор, пытаясь заучить английские идиомы. Я же, совершенно про нее позабыв, принялся рассуждать о том, какая опасность для всей Европы исходит от французов. Как вспомню, так холодный пот прошибает.
Четверг, 29 апреля 1920 года Утром долго гулял с Буллидзами. <…> Вернулись рано: у тети Конни была назначена политическая сходка. Тетя Трисси возглавляет здешних консерваторов, и они с сестрой в перерыве между прениями распивают чай с местными жителями, чтобы заручиться на выборах их голосами. На вопрос, будет ли она голосовать за консерваторов, одна старуха крестьянка ответила: «Да, мисс, пожалуй что, буду. Соседка моя – лейбористка, а ее куры всю мою зелень выклевали». Вот, если вдуматься, от чего зависят министры и министерства. Это и есть настоящая демократия.
Среда, 5 мая 1920 года С окончанием каникул кончается и тетрадь, в которой веду дневник. Последние страницы своего скупого повествования растягивать не буду; дневник, как «Жан Кристоф» [33] , – не кончается никогда. Следующий семестр обещает быть решающим: мы получаем аттестат, а от него зависит очень многое.
Суббота, 8 мая 1920 года Когда ехал к Кризу, лил дождь, а когда возвращался, ярко светило солнце. Утро было печальным, каким-то беспросветным. Поскольку дождь шел сильный, в теннис поиграть не удалось. Сидел в библиотеке, было одиноко. <…> В этот раз Криз превзошел самого себя. Чудесно провел у него время. Мои «Розы» он понял досконально; восхищался ими и их же ругал. Предлагает написать двойной портрет язычества: неземной красоты златокудрый Аполлон, трогательно не готовый к мелочности жизни, и – по контрасту с ним – устрашающий лик похоти и распутства. Получится ли? Пили чай из чашек без ручек «Краун Дарби». Потом вновь отправились бродить по холмам, отчего на сердце стало вдруг легко. Что ни говори, а с эстетическим удовольствием физическое не сравнится. Если Лансинг чем и запомнится, так только благодаря Кризу.
