Я всегда рад, когда получаю от вас письма, и с большим наслаждением читаю их. И хочется борьбы сильной и большой, такой грозной, как сильный шторм. Да, да, и на самом деле, что это за жизнь, которой жили и живут гоголевские старосветские помещики и обломовы Гончарова. Не жизнь, а копчение неба и бесполезное занимание места".
Почти вслед за письмом Железняков вернулся в Москву. В июне 1915 года он поступил слесарем на Бутырский завод Густава Листа, не указав места прежней работы. Нуждаясь в слесарях, управляющий заводом немец принял новичка без особых расспросов. Завод вырабатывал снаряды для фронта и насосы для военно-морского флота.
Однажды, войдя в сборочный цех, управляющий услышал доносившуюся из-под сводов цеха песню.
- Это что за артист здесь появился? - спросил он у мастера.
- Как же, слесарь наш новый, сами изволили его принять третьего дня.
- Ах, этот юнге, такой длинный? Его фамилия, айзен... айзен... Ага! Железняков! Карашо работает?
- Хороший слесарь, - ответил мастер.
- Карашо. Пусть поет. С песнь будет лучше работать. - И, заметив непорядок на одном из токарных станков, он обрушился руганью на токаря. Стуча толстой тростью по станку, он кричал: - Собакин сын! Ты чего делаль? Хочешь на фронт поехать?
Железняков, ловко орудуя инструментом, крикнул сверху:
- Эй там, на палубе! Не мешай работать! Чего разошелся, как самовар?
Управляющий умолк и тотчас выбежал из цеха, что-то бормоча не по-русски.
Вечером того же дня в тесной комнатушке старого рабочего завода токаря Петрова собралась немногочисленная заводская подпольная большевистская организация. Один из рабочих спросил:
- Кто знает нового слесаря, что так смело обрезал нашего немца?
По всему заводу об этом разговор пошел...
- Я с ним малость поговорил, - ответил один из присутствующих. Говорит, недавно с Черного моря приехал. Кочегаром там работал. Видно, боевой паренек... Надо бы заняться им...
- Будешь работать со мной? - спросил как-то Петров у Анатолия.
И разъяснил, что надо делать.
- Есть! - ответил Анатолий по-матросски.
Первая мировая война была в разгаре. Работа, к которой старый подпольщик Петров привлек Железнякова, заключалась в следующем. Надо было незаметно вкладывать в ящики антивоенные листовки вместе со снарядами, отправлявшимися на фронт.
Приемку ящиков со снарядами производил представитель от военного ведомства молодой поручик. Необходимо было отвлекать его внимание от этих ящиков. И каждый раз Железняков что-нибудь придумывал. Однажды он схитрил так.
- Господин поручик, - обратился к офицеру Анатолий, - я много раз думал о том, какой вы молодой еще, но у вас уже два Георгиевских креста...
Приемщик с увлечением начал расписывать свои "подвиги".
Анатолий хорошо знал, что поручик получил награды не за боевые дела, так как совсем не был на фронте, а все время находился в Москве. Но с разыгранным восторгом он поддакивал приемщику, восхищаясь его "храбростью", наблюдая в это время за упаковщиками, от которых ждал условного сигнала, что все сделано. После этого Железняков, сделав поклон головой, сказал:
- Ваше благородие, вы так интересно все рассказываете. Скорее бы и мне попасть на фронт!..
На снарядном заводе Густава Листа Железняков проработал слесарем до осени 1915 года. Немало отправил он на фронт антивоенных большевистских листовок. В октябре Железняков был призван на военную службу в Балтийский флот...
На "Океане"
Боцман, сидящий на корме баркаса, всей своей грузной фигурой наклоняется вперед и командует протяжно:
- А-а-ать!
Баркас делает сильный рывок вперед и, разгоняя волны, с шумом проходит брандвахту у выхода из военной гавани, чтобы выплыть на широкий водный простор.
Загребной, плечистый, ладно скроенный, высокий матрос, дыша полной грудью, вместе с другими гребцами отталкивается веслом, искусно рассекая встречный ветер развернутой лопастью.
- Железняков, осел! - кричит боцман Слизкин. - Как гребешь, обормот!
Молодого моряка передернуло. Ведь он работает веслом не хуже других. Почему же этот толстопузый придирается к нему? И он тихо сказал: "Эх, двинуть бы веслом тебя!"
Услышав сказанное Железняковым, находившийся рядом с ним матрос строго заметил: "Возьми себя в руки, Анатолий!"
- Груздев, не вертись, как буек! - обрушился боцман и на него.
Миновав окруженный гранитной стеной, вросший в Финский залив хмурый старинный форт Кроншлот, баркас направился к внешнему рейду, держа курс на высокобортное судно с надписью "Океан".
У командира учебного судна "Океан" Норгартена с самого утра было испорчено настроение. К нему неожиданно явился жандармский ротмистр. Он подробно расспрашивал о матросе Железнякове.
- Мы знаем, господин капитан первого ранга, что Железняков ведет среди матросов вашего корабля антиправительственную агитацию и снабжает их листовками.
Сообщение представителя жандармского управления так поразило командира "Океана", что он несколько минут не мог ничего ответить.
- Вот одно из писем, в котором Железняков довольно открыто высказывает свое настроение... Почитайте. - Ротмистр протянул командиру листок бумаги.
"Дорогая мамочка, - читал Норгартен, - прости, что долго тебе не писал - не было времени. Последнее желание мое исполнилось, меня причислили к машинной школе, если удастся ее кончить, то буду иметь звание механика третьего разряда. Недурно ведь, верно?..
Сегодня ездил в отпуск в город, разозлился, было, до крайности. Замерзли, зашли в чайную, не пускают. Идем дальше, в другую, там то же самое, и в третьей слышу такой же ответ. Вот тебе и наши герои, вот так уважение... Возмущение берет... Давят, а приходится подчиняться..."
- Что же делать с этим Железняковым, господин ротмистр? - растерянно спросил Норгартен.
- Вы должны будете помочь нам поймать его на месте преступления. Если же это окажется невозможным, надо вызвать молодчика на какое-нибудь грубое нарушение устава службы и отправить на гарнизонную гауптвахту. Оттуда нам легче будет убрать его, куда следует. А пока усильте наблюдение за ним.
Проводив ротмистра, Норгартен долго еще находился в возбужденном состоянии. Он вспомнил, как пришлось расплачиваться командирам дредноута "Гангут", линкора "Андрей Первозванный" и других кораблей, на которых был раскрыт заговор революционеров против самодержавия. Взглянув на портрет Николая II, висевший на переборке каюты, испуганный командир почти наяву услышал: "Предупреждаю, что при малейшем повторении недопустимых беспорядков на судах флота будут приняты самые суровые меры взыскания, начиная со старших начальствующих лиц". Такую резолюцию царь написал на донесении главнокомандующего флотом, докладывающего о выступлении матросов линкора "Гангут".
