Республиканская авиация… Конечно, наши самолеты! А танки?!
Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.
Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.
— Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому! — позвал помощник.
2
Нарком стоял в глубине кабинета, опершись ладонями о стол. Помощник опередил Кошкина, что-то сказал Серго, взял со стола бумагу и, прежде чем выйти, включил обе люстры. Заметив опавшие щеки, болезненную желтизну лица и горечь в глазах наркома, Кошкин подумал: «Другой… Совсем другой…»
Серго взял со стола стопу фотографий, молча протянул их.
Сердце Кошкина пронзила боль — она казалась еще острей, чем та под Царицыном, когда его подкосила пулеметная очередь…
На снимках были искореженные, обгоревшие танки. Вероятно, от прямых попаданий снарядов с одной «двадцатьшестерки» снесло башню, у других разворочена броня, разорваны гусеницы. В глубине извилистых улочек, отнявших у танков скорость и маневренность, угадывались серые тени каменных зданий.
Видимо, немецкие и итальянские пушки подстерегли Т-26 за частыми поворотами средневековых переулков, а из верхних окон и чердаков мятежники сбрасывали на подбитые, беззащитные машины бутылки с горючей смесью. Какой-то бесстрашный человек рискнул подползти на смертельную близость, чтобы сфотографировать гибель советских танков.
— Что тебе говорят эти снимки? — спросил наконец Серго.
Кошкин молчал.
Что он мог сейчас ответить наркому? Что конструкторы себя не жалели, создавая «двадцатьшестерку», душу в нее вложили? Серго это знал. Как и все, что произошло с этими машинами на испанской земле с первого их боя в октябре под Сесеньей и во всех последующих боях. В броневой защите, силе и меткости огня они превосходили итальянские «ансальдо» и немецкие Т-1, которыми интервенты надеялись сокрушить армию республики. Но броня любого из существующих в мире танков не выдержит прицельного огня пушек, только противоснарядная броня «сто одиннадцатого» выдержала бы… Не в том ли Серго видит вину завода, что замешкались с выпуском «сто одиннадцатого», не сумели отправить его в Испанию?
Но Кошкин ощутил почти физически, что не одни эти фотографии, не одна трагедия в Мадриде, — что-то еще согнуло Серго. Драматические события второй половины тридцать шестого года многое в мире повернули к худшему, осложнилось и положение внутри страны. «Может быть, что-то личное обрушилось на Серго, не болен ли? Все внутри у него, кажется, клокочет…»
Молчание становилось невыносимым.
— Пошлите меня в Мадрид, — вдруг попросил Кошкин.
— Искупление? За чьи грехи?.. Ты в институте был, когда армия уже имела тысячи «двадцатьшестерок». Да и конструкторы… Разве могли предусмотреть такое? — Поднял со стола фотографии. — Нет, Михаил Ильич, тебе здесь работать, здесь не легче будет, чем в Испании!
Прошел до окна, где в углу стоял глобус, и, тронув его пальцем, заставил кружиться.
Кошкин следил за движениями наркома. О чем думает Серго, глядя на мелькающие континенты? Не о большой ли схватке с фашизмом, которая, похоже, придет вскоре после этой войны в Испании? О том, что еще надо сделать, чтобы во всеоружии встретить большую войну?..
Несколько минут глядел Серго на вертящийся шар, а когда возвратился к рабочему столу, Михаил Ильич заметил в нем перемену. «Кажется, успокоился немного».
— Ворошилов и Тухачевский просят к февралю дать три образца «сто одиннадцатого». Будут армейские испытания новой техники. Подумай, прежде чем сказать, — это реально?
— Один танк испытан, мы вам докладывали. Для двух нет брони, товарищ нарком.
— Посылаю своего заместителя к ижорцам. Броня будет. Справитесь?
— Справимся, товарищ нарком!
— Вот это мне и хотелось услышать. — Серго спохватился, что не пригласил конструктора сесть. — Чего стоим? Садись, Михаил Ильич, рассказывай. Трудно тебе?
«Скажу: КБ не по плечу мне, Гинзбурга несправедливо сняли. Без него дело страдает». Но не успел рта раскрыть, как в тишину ворвался нетерпеливый телефонный звонок.
Серго снял трубку, выслушал, отвечая односложно: «Нет… Да… Иду…»
Торопливо стал складывать испанские фотографии в портфель и произнес отчужденно, будто речь шла не о нем:
— Попадет сейчас товарищу Орджоникидзе…
«Вероятно, Политбюро», — подумал Михаил Ильич.
Он попытался представить себе, как Серго стоит перед друзьями по революционной борьбе и, не щадя себя и тех, кто имел отношение к посланным танкам, держит ответ за беду в Испании.
Хотел себе представить и не мог.
1
«Сто одиннадцатый» проходил заводские испытания. И уже на первых этапах обкатки стали выходить из строя ходовая часть и двигатель.
— Ты дал им дикие нагрузки, скорости немыслимые. У самого господа бога сердце лопнет от подобных фокусов! — убеждал Галактионов, так и оставшийся заместителем начальника КБ. Он только что возвратился из Москвы — готовил для показа правительственной комиссии самоходки — и в испытаниях Т-111 не участвовал. — Ставь немедля запасные двигатели, получил для опытной партии — и ставь! Дай им нормальные нагрузки, и я убежден: выдержат и наши испытания, и армейские.
Кошкин не соглашался. Он видел причину провала «сто одиннадцатого» в другом: малая мощность двигателя, ходовая часть с узкими гусеницами, недостаточным запасом прочности и большим давлением на грунт не могут обеспечить машине необходимую подвижность и надежность. Нельзя было на средний танк ставить броню в шестьдесят миллиметров. Отсюда и неудачи уже на первых этапах обкатки.
— Нет, ни на эти танки, ни на опытную партию ставить такие моторы не будем. Танк без будущего… Пусть лучше умрет в чертежах, на испытаниях, чем в бою! Сделаем другой танк, полегче, и моторостроители создадут мощный двигатель, тогда… Еду в Москву, скажу Серго: «сто одиннадцатого» не будет.
— Сумасшедший! Тебя разорвут. Наш главный военный советник в Испании просит прислать три экспериментальные машины, не дожидаясь выпуска серийных. Серго и Ворошилов намерены поставить вопрос в ЦК.
— Серго же знает о катках…
— Я не говорил.
— Ты же обещал! — Кошкин с удивлением глядел на Галактионова. — Я не писал, не телеграфировал наркому — выходит, скрыл?! Как теперь скажу о моторах?..
Он отвернулся от заместителя, посмотрел, как по глубокому снегу полз на холм танк. Из выхлопных труб вырывались черные, жирные, как деготь, хвосты. Узкие гусеницы лязгали траками, прокручиваясь вхолостую, не в силах втащить машину даже на эту небольшую высоту. Еще немного похрипел мотор и, захлебнувшись, умолк.
