Катя что-то неопределенное ответила. Я поняла – если он вселит недоверие ко мне в Катю, тогда надо складывать оружие. Вместо поддержки она будет мешать. Объяснила это ей и долго уговаривала, чтобы она все рассказала мне. Наконец убедила. Что же ей сказал С.А. Чтобы она была очень осторожна со мной, так как я вовсе не из бескорыстной любви и преданности вожусь с ним – я агент ГПУ и в любой момент могу спровоцировать его и посадить в тюрьму. Но тут же С. А. стал ей говорить, что если с нами – большевиками – будут расправляться, то она, <Катя >все же должна спасти меня, так как, несмотря на это, я для него много сделала! «Или правда, что ты из ГПУ, тогда Сергея надо спасать от тебя, и вообще – куда же тогда Сергей попал? Или, если это не так, – то Сергей сумасшедший, и от этого не легче». Вот как объяснила она мне свое состояние. Вот почему ее трясло при одном прикосновении ко мне, как к какому-то чудовищу, которое затянуло своей сетью и ее, и ее брата. К счастью, удалось ей объяснить происхождение этой нелепицы, и она успокоилась».
После разрыва с Есениным Галина пишет ему письмо-предостережение. Я много раз перечитывала его, только после ознакомления с «Делом» Ивана Приблудного (1931–1937) картинка сложилась. Приблудный с 1925 года состоял на секретной службе в ОГПУ. Свои задания выполнял кое-как, за что потом и погорел. Стало вдруг понятно, о чем пишет Галина, только благодаря книге Ст. и С. Куняевых «Растерзанные тени».
Иван Приблудный
Письмо Галины Бениславской Сергею Есенину:
«Сергей, если Приблудный когда-либо в своих мерзостях пойдет далеко и при том окружающие забудут, кем он был до сих пор, – расскажи об этом Яне – она, быть может, поможет выявить его физиономию, но только, если это действительно будет нужно и если он начнет именно тебе делать гадости. Это первое.
Второе: береги себя, пока тебе еще рано – ты сам это знаешь, и береги тех, очень немногих настоящих друзей, которые около тебя. Не делай над ними экспериментов, сумей раскусить их без этого. Не швыряйся людьми по-настоящему, а не из расчета и корысти, хорошими к тебе. Всякому терпению бывает конец. Яна тебе большой друг; несмотря на то, что она на жертвы не пойдет, – это верный друг.
А Соня Виноградская – ты даже не представляешь, от чего она спасла тебя в 1923 году. Запомни это.
Из твоих друзей – очень умный, тонкий и хороший – Эрлих. Это, конечно, не значит, что ему ничего от тебя не нужно. Но на это, что ему надо, он имеет право. Больше среди них я никого не видела.
Знай еще: Сахаров – Сальери нашего времени, немного лучше, но и немного хуже пушкинского. Он может придумать тебе конец хуже моцартовского. Он умнее того Сальери и сумеет рассчитать, чтобы не только уничтожить тебя физически (это ему может не понадобиться), но и испортить то, что останется во времени после тебя. Не будь дураком и в дураках, не показывай беспардонную храбрость там, где ее смешно показывать. Ты не имеешь права давать волю твоему истеричному любопытству и лететь на огонь.
Помни, что Сахаров может дать только плохой конец, только унизить тебя. Он хорош, пока ты силен и совсем здоров. Имей силу уйти от него, несмотря на то, что он много отдал тебе. Ты же не виноват, что ему дано очень много, но не все, чтоб быть равным тебе. А зло у него в глубине большое, ты это как будто сам знаешь. Ну, а остальных ты видишь? Не слишком доверяй себя Анне Абрамовне. Здесь можно ошибиться и в хорошую и в плохую сторону. Хорошего она много сделала и может сделать, и все же внимательно смотри. Мне кажется, тебе надо устроить свою собственную пристань, чтобы не бросать якоря всегда в открытом море. Плавай, но знай, где твоя пристань.
И последнее: по-моему, Толстая очень хорошая (по рассказам о ней; я ведь ее не знаю), будь бережливым, если будешь с ней – не швыряйся ею; она слабее других, меньше знает тебя, ей труднее и не она тебя, а ты ее должен беречь – может статься, что в этом (в ее слабости) и твое спасение.
А зачем я это пишу? И для тебя и для моего собственного спокойствия, чтобы, уехав, не мучиться сознанием, что не сказала, а тебе может пригодиться.
Письмо порви и не болтай о нем направо и налево.
Галя. 16. VII. 25.
Цитирую по книге Л.В. Занковской «Новый Есенин», М., «Флинта», 1997, с.379–381.
Что же читается между строк? Галина прощается. Она уже тогда задумала не уехать, а убить себя. Раскрыть «своего» только в том случае, если он навредит лично Есенину. Сахаров, по всей видимости, тоже «свой»: вполне возможно, он же издательский работник, то есть работник идеологического фронта. И Эрлих «свой». И Яна, но это и так понятно. И Соня Виноградская. Галина считала, что именно Приблудный настраивал Есенина против нее. Об этом в следующем письме, адресованном Эрлиху. Привожу только отрывок.
Г.А. Бениславская В.И. Эрлиху. Москва. 26 марта 1926 года.
«<…> Да, не могу не поделиться – здесь Приблудный (знаю, что Вы не очень-то к нему, но все же он лучше других), – был у нас с ним при Кате разговор, помните, о той истории, что Сергей говорил про меня. И Приблудный совершенно прямо и честно подтвердил и рассказал, как было дело, так что Катя убедилась, что это Сергей раздул, а не Приблудный рассказывал и что я-то ни при чем. Я несколько дней ходила, как сто пудов с плеч свалилось, и убедилась, что я была права, щадя его тогда, и что он не отплатил подлостью. Думаю – это так. Ведь не так важно, что думают, а важно то, что это была ложь.<…>»
Бедный Сергей Александрович, кажется, что он единственный не состоял секретным сотрудником ОГПУ. А его еще обвиняли в «мании преследования»! У любого ум за разум зайдет, даже в наше, более осведомленное время…
Августа Миклашевская: Театр «Острые углы»
Малая Никитская, дом 21
В конце февраля 1923 года Камерный театр отправился на гастроли во Францию, Германию и Италию. Это грандиозное событие огорчило только двух актрис Театра Таирова: Августу Миклашевскую и Анну Никритину. Тогда еще никто не знал, что турне, рассчитанное
