Я был готов увести его куда угодно, лишь бы подальше от дома.
«Если он хочет нас выдать, то почему же медлит?»
Я вскочил со стула. Однако прежде чем я успел что-нибудь сказать, Рольф сообщил матери, что по поручению отца он пришел пригласить нас к ним в гости. И фрау Нихоф, разумеется, тоже. Если, конечно, обе дамы согласны. Нас угостят домашним печеньем и кофе, к сожалению, жидким.
Обе дамы с восторгом согласились. Рольф допил свой лимонад и встал из-за стола, церемонно попрощался с матерью и Кэте.
Мы вышли из дома. «Ты самый большой притворщик из всех, которых мне доводилось встречать», — заговорил я, как только мы вышли на улицу.
«Это была не моя идея. Отец очень хочет познакомиться с твоей матерью».
«Слушай, ты в самом деле думаешь, что мы евреи?»
Я остановился и повторил свой вопрос. «Почему ты думаешь, что мы евреи?»
«Отец сказал».
Было видно, что Рольф очень разозлился.
«Хочешь знать, что он мне сказал? — „Кого ты в дом привел? Он же еврей, я сразу увидел!“»
Я думал, мой старик шутит, но он говорил это всерьез.
«Ты же знаешь, кого я все это время в Польшу возил? Уж теперь-то я еврея сразу распознать могу. Взрослый или ребенок — мне все равно, узнаю сразу. У них у всех в выражении лица есть что-то общее. Случалось, воздушная тревога или пути разрушены — поезд останавливался, так я, если никто не видел, бросал в прорезь для воздуха бутылки с водой или хлеб. И когда я слышал их голоса, когда они, с трудом поднимаясь в своих вагонах, благодарили меня, мне становилось нехорошо. Говорю тебе — я знаю, как они выглядят. Твой новый приятель — еврей, это точно. Не знаю, как им удалось избежать транспортировки в Польшу и как они оказались здесь. А уж Кэте Нихоф должна бы знать, что через два дома от нее живет офицер СС, он в Вальдесру самый главный нацист».
«Я хочу знать, почему твой отец пригласил нас с матерью в гости».
«Он хочет поговорить с вами начистоту. Однажды во время поселкового праздника сосед Кэте Нихоф уже взял ее на заметку. Не бойся, мой старик не выдаст вас. Он хочет вас предупредить».
«А что этот эсэсовец имеет против Кэте?»
«Не знаю. Думаю, отец вам обо всем расскажет».
В костюме и в рубашке с галстуком старый Редлих выглядел просто щеголем. Он пригласил обеих дам пройти в столовую и поставил на стол громадный песочный пирог. Только теперь я разглядел эту комнату как следует.
Она была просторная, очень светлая и чистая, обставленная довольно старой и разномастной мебелью, но несмотря на это выглядела очень уютно. Погода в этот день стояла отличная, вовсю светило солнце, и настроение у всех было прекрасное. Стол был красиво убран. Старый Редлих удалился на кухню и через некоторое время вернулся с большим жестяным кофейником.
«Не желают ли дамы сначала выпить по рюмочке или сразу приступим к пирогу?»
Кэте и мать переглянулись и рассмеялись.
«По рюмочке? Было бы неплохо», — ответила Кэте. — «Это расчистит место для вашего чудесного пирога».
Одним глотком Кэте опорожнила свою рюмку.
«Да это же водка!» — воскликнула она. — «Вы должны были предупредить нас».
Редлих, улыбнувшись, обратился к матери:
«Пейте, не бойтесь. Это не яд, это польская водка».
«Водка не всегда полезна», — сказала мать.
Она сделала маленький глоток и снова поставила свою рюмку на стол.
«Что-то подобное я пью только тогда, когда у меня не в порядке желудок».
«Думаю, сейчас ни у кого нет проблем с желудком. Ведь по карточкам мы получаем совсем немного жира, так что никаких проблем быть не должно».
«Раз так, то и водка тебе не нужна», — сказала Кэте, взяв рюмку матери.
Мы не успели и глазом моргнуть — так быстро Кэте расправилась и с этой рюмкой.
«Вот это да! Одним махом!» Рольф с удивлением посмотрел на нее. Кэте хлопнула его по спине.
«Доживи до моего возраста, и ты научишься».
Она обернулась к старому Редлиху.
«Вы, кажется, железнодорожник?»
«Да». «Как вам удается доставать такую отличную водку?»
«Еще одну?» — Редлих снова наполнил рюмку Кэте. — «Это последняя бутылка. Но из следующей поездки в Польшу, может, привезу еще».
«Вы часто ездите в этом направлении?» — поинтересовалась мать.
«Да почти только в этом направлении и езжу», — ответил Редлих.
Он повернулся к матери и внимательно посмотрел на нее.
«Почти только туда», — повторил он.
«А куда именно?» — вмешалась в разговор Кэте.
«Иногда до Варшавы. Там я и достаю водку. Польские спекулянты — парни довольно надежные, но, к сожалению, в последнее время заметно обнаглели».
«Об этом и я могу кое-что порассказать», — добавила Кэте. — «У нас в магазине тоже все воруют. Иногда целые грузовики с товаром будто в воздухе растворяются».
«Да-да, в Польше то же самое. Нужно постоянно следить, иначе последний гвоздь из стены вытащат».
«Так ведь ваша водка тоже небось ворованная», — сухо сказала Кэте.
«А вы, значит, в Кепенике работаете? В чешском лагере?»
«Да, я повариха».
«И вся кухня под вашим началом?»
«Да, конечно».
«Чехи тоже продукты воруют?»
«Исключительно редко».
«И вы не знаете, кто это делает?»
«Чехи меньше всего. Хотя они и могли бы».
«Кто же тогда?»
«Не догадываетесь?»
«Неужели охрана?»
«Мне кажется, вы излишне любопытны».
Тон Кэте становился все суше и неприветливее. Но старый Редлих не замечал этого. Он был очень увлечен разговором.
«Можете мне ничего не рассказывать. В России наши камня на камне не оставили. Что не вывезли, то сожгли. Польшу тоже разорили».
«Эй, поосторожнее! Вы же совсем не знаете, с кем говорите! Хотите своего сына сиротой оставить?»
«Я прекрасно знаю, с кем разговариваю. Я хорошо разбираюсь в людях».
Старый Редлих становился все разговорчивее. Налив женщинам кофе, он вылил оставшуюся водку в свою рюмку.
Нам тоже было хорошо. Рольф давно уже не видел своего отца таким веселым и был счастлив от того, что у отца приподнятое настроение. Я улыбался, глядя на своего друга. Но мать оставалась серьезной. Даже настороженной. Хотя изо всех сил старалась скрыть это.
«Железнодорожники ведь знают, куда еще можно ездить. Раньше я мог доехать до Харькова, а теперь — только до польско-русской границы».
Он медленно пил свою водку, смакуя каждый глоток.
«Война есть война — во всякой войне бывает и наступление, и отступление. Сейчас не самое лучшее время — мы отступаем. Но нельзя же сразу впадать в панику и терять мужество. Мы, немцы, не можем себе это позволить», — сказала Кэте.
