Все это вполне правдоподобно, однако требует дополнительных доказательств. Между тем очевидно, что эти французские министры противодействуют друг другу, и, конечно же, придерживаются различных точек зрения на этот счет. Какая из них победит, нам сложно предугадать. Однако в интересах Его Величества будет любым способом выразить свою точку зрения при французском дворе.
Любезность господина д'Аффри по отношению к графу Сен-Жермену, после того как тот ознакомился с распоряжением герцога Шуазёльского, не иссякла, что и неудивительно, поскольку он узнал о близких отношениях господина Сен-Жермена с маршалом Бель-Ил ем и увидел у графа французский королевский паспорт. Думаю, что постепенно нам удастся раскрыть эту тайну. И я, безусловно, сообщу Вашей Светлости о деталях этого дела. Ядам понять господину Сен-Жермену, что он или кто другой, будучи надлежащим образом уполномочен, встретит весьма радушный прием в Англии. Однако в настоящем главное препятствие, способное приостановить процесс сближения, мы видим в отсутствии надлежащих и достаточных полномочий…»
Джозеф Йорк — графу Холдернессу. (Секретно.)
«Гаага, 8 апреля 1760 года.
Милостивый Государь,
Отвечу на все Ваши письма вплоть до двадцать восьмого числа прошлого месяца, а также на секретные письма от первого числа…
Господин Сен-Жермен все еще находится в Гааге. Однако до этого момента он не предъявил мне ничего новенького, и весьма вероятно, что после шума, который наделало его первое письмо, никто не хочет брать на себя смелость вступать с ним в прямую переписку из боязни гонений со стороны герцога Шуазёльского, в интересы которого явно не входит подобный ход событий. Господин д’Аффри предполагает, что французский министр, якобы, страстно желает мира, ибо таково стремление Его Христианнейшего Величества, а сей министр беззаветно предан своему Властителю и покорно выполняет его волю. Во всяком случае, осторожность, с которой французский посол высказывается о посланниках своих союзников здесь, боязливая предупредительность его поведения и явное нежелание, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече, а также некоторые выражения, которые обронил он по поводу союзников, — все это склоняет меня к мысли о том, что мирный договор действительно является целью Франции, где, вероятно, миролюбивые силы начинают брать верх. Однако нам следует дождаться ответа на мое недавно сделанное сообщение, которое в высшей степени искренне. Если же с их стороны мы не увидим достаточно ясных ответных шагов и реакции на это сообщение, то у нас не останется никаких сомнений, что они желают попытать счастья на полях сражений.
Я бесконечно признателен Вам, Ваша Светлость, за высокую оценку моих скромных усилий в этом деле. Я же выражаю свою безграничную преданность Его Величеству и его верноподданным и ожидаю дальнейших распоряжений по этому деликатнейшему делу…»
А вот что записывает в свой дневник Бентинк ван Роон на основании увиденного и услышанного им по поводу изложенных выше событий.
Среда, 26 марта 1760 года.
…Он решил в понедельник нанести визит господину д'Аффри, намекнувшему на получение ответа из Версаля с распоряжениями сообщить ему (Сен-Жермену), что положение его при дворе заметно пошатнулось после письма к госпоже де Помпадур. Он слишком запутался в своих делах! Именем короля ему (Сен-Жермену) прямо указали на то, чтобы он не вмешивался не в свои дела! По его словам, д'Аффри угрожал ему, вынуждая к бегству, а также заявил, что ему запрещено видеться с ним (Сен-Жерменом) и предписано отказать от дома! Выслушав все это до конца, он (Сен-Жермен) ответил, что «если кто-то и находится в затруднительном положении, то это господин д'Аффри… что же касается распоряжений от имени короля, то он (Сен-Жермен) не является подданным Его Величества, поэтому король вообще не имеет никакого права приказывать ему. Кроме того, он уверен в том, что господин Шуазёль написал все это сам, а король, вероятнее всего, даже не знает об этом! Если же ему предъявят распоряжение, составленное лично королем, то только тогда он поверит его подлинности, но не иначе…» Он (Сен-Жермен) сказал мне, что написал для господина д'Аффри «Памятную записку», которую он прочитал мне вслух. Когда он закончил чтение, мы не удержались от смеха, предвкушая, какое впечатление должен произвести на д'Аффри этот документ. Последнего он назвал глупцом, бедолагой и сказал, что «бедняга д'Аффри взял себе в голову, что может напугать меня. Однако… он не на того напал, ибо я не обращаю внимания ни на лесть, ни на ругань, ни на угрозы, ни на обещания. У меня нет иных целей, кроме блага человечества, которому я буду служить по мере моих сил. Король хорошо понимает, что я не боюсь ни д'Аффри, ни Шуазёля».
Четверг, 27 марта 1760 года.
Граф Сен-Жермен сказал мне по секрету, поскольку «не желает ничего скрывать от меня», что провел этот день в обществе господина Йорка, который показал ему ответы герцога Ньюкаслского, господина Питта и лорда Холдернесса из Англии, датированные двадцать первым числом, которые дошли до него двадцать пятого. Эти письма касаются тем, которые затрагивает господин Йорк в своей корреспонденции к ним, в частности, бесед с Сен-Жерменом. Затем он прочитал мне три маленькие заметки. В одной из них господин Йорк выражает свое желание побеседовать с ним и сообщает, что может потребоваться от графа для доверительной беседы. Кроме безупречной репутации сторон… конкретно требовалось, чтобы он (Сен-Жермен) был «официально уполномочен» или что-то в этом роде, так как тогда обстоятельства не будут препятствовать ведению открытого диалога.
Он (Сен-Жермен) сказал мне, что господин Йорк ознакомил его с оригиналами писем вышеупомянутых министров. Почерк этих людей, кроме господина Питта, был ему знаком. Содержание писем составляли в основном хвалебные эпитеты по отношению к адресату…
…Несмотря ни на что, господин д'Аффри ныне беспомощен, и он (Сен-Жермен) взял в свои собственные руки все дела по заключению мирного договора. Единственным препятствием на его пути все еще остается господин Шуазёль, который, тем не менее, «безусловно, потерпит крах, явно перегибая палку в деле поиска выгоды как для всей Европы в целом, так и для Франции в частности». По этому поводу я заметил, что не мешало бы иметь в своих руках нечто, что могло бы сдерживать активность господина Шуазёля. Он спросил меня, что я думаю по этому поводу (как будто я мог знать все тайны французского двора, а также слабые и сильные стороны этой нации!). Я ответил, что «…именно на его плечи ляжет вся тяжесть поиска выхода из создавшегося положения» и так далее… Он, видимо, не удовлетворился моим ответом и сказал, что от Шуазёля, которого нельзя сбрасывать со счетов, не следует ждать ничего конструктивного, ибо трудно предположить, что он искренне желает мира…
