грубая поговорка: «Не вводи
вора в искушение», в которой он искушенного уже заранее клеймит презрением, а вернее было бы просто сказать: «Избегай искушения», потому что это слишком рискованное испытание твоей твердости.
Передо мною сейчас лежит в синих обложках ряд уголовных дел, на которых я сделал когда-то пометки «соблазненные», и мне хочется для пояснения своей мысли привести как примеры два-три таких дела, взятых наудачу.
Первое попавшееся под руку дело — это дело Клушина, относящееся к 1860 году.
В дворницкой дома Маниушевича 27 марта 1863 г. были найдены утром два трупа: один оказался бывшим в этом доме дворником, Арефием Александровым, а другой — его земляком Ефимом Евстигнеевым.
Оба они оказались зарезанными, а имущество их разграбленным.
Я взялся за расследование.
Из расспросов я узнал, что этот дворник, Арефий Александров, отличался гостеприимством и что к нему постоянно ходили земляки и знакомые, нередко оставаясь у него и на ночь.
К числу таких принадлежал и зарезанный Евстигнеев.
Я тотчас стал по очереди, от одного к другому, перебирать его знакомцев-посетителей, производя у кого обыск, а у кого простое дознание.
Таким путем я добрался и до Николая Клушина, государственного крестьянина.
При вызове его я прежде всего обратил внимание на его распухшую левую руку.
Когда я вызвал врача, и мы осмотрели его руку, оказалось, что на указательном, среднем и безымянном пальцах у него были ранки, похожие на укусы зубами.
Я стал его осматривать внимательнее и тут же на брюках нашел следы замытой крови.
На вопросы, откуда то и другое, он спутался, а через полчаса уже чистосердечно каялся в совершенном двойном убийстве и затем рассказал подробно это зверское, но незатейливое преступление.
Неделю назад, то есть числа 20-го, он пришел к давно знакомому дворнику, Александрову, и, разговорившись, остался у него ночевать, после чего ночевал у него еще две ночи и, имея нужду в деньгах, вознамерился лишить жизни Александрова и товарища его Евстигнеева, так как увидел у них немало имущества. Для совершения этого преступления он купил себе нож, с которым в четверг 24-го числа, накануне Благовещения, и отправился к дворнику Александрову. Изрядно выпив, он остался ночевать и улегся спать с крестьянином Ефимом на нарах, а дворник Александров лег на лежанке. Три раза в эту ночь Клушин собирался их зарезать, но у него не хватало решимости, и он отложил свое дело до следующей ночи. И вот на другой день вместе с Арефием и Ефимом под вечер он ходил пить чай, а по возвращении в дворницкую купил полштоф водки, которым и споил дворника Арефия и его товарища Ефима, имея в виду, что они будут крепче спать, да и сам при этом выпил изрядно для смелости.
После этого он опять лег с Евстигнеевым на нарах, а Александров в этот раз отправился на дежурство. Клушин дождался, когда Евстигнеев крепко заснул, и тогда, взяв топор, лежавший у печки в той же дворницкой, ударил обухом спящего Евстигнеева в правый висок, отчего тот застонал и вздрогнул, а Клушин в то же время перерезал ему купленным ножом горло. После этого он, придвинув убитого к стене, накрыл его его же армяком и стал ждать прихода Александрова с дежурства, лежа возле мертвого тела.
В два часа ночи ожидаемый дворник возвратился, зажег огонь и закурил трубку. Клушин спокойно спросил его: почему он так рано пришел с дежурства? А Александров ответил, что ему разрешил это старший городовой, после чего лег на лежанку и скоро уснул. Уже на рассвете, когда Клушин убедился, что Александров крепко спит, он тихо подошел к нему и тем же ножом нанес одним взмахом удар в шею, отчего Александров вскочил, замахал руками и закричал, но Клушин тотчас левой рукою зажал ему рот, при этом пальцы его попали Александрову в рот, и тот схватил их зубами, но Клушин вторично ударил его ножом в грудь и повалил на те же нары, где лежал зарезанный Евстигнеев. Александров уже не дышал...
Совершив оба убийства, он уложил оба трупа на нары и закрыл их досками, а нож бросил на печку, потом снял окровавленную рубашку и вместо нее надел одну из принадлежащих убитым. Затем, забрав найденные в сундуках две рубашки, двое шаровар, две старые шубы, две пары сапогов, жилет и деньгами шестьдесят копеек, со всем этим добром спокойно вышел из дворницкой, запер дверь висячим замком и положил ключ в карман. Под воротами дома он встретил водовоза и, чтоб отвлечь подозрение, спросил его, где дворник. На это водовоз сказал: вероятно, ушел пить чай. Затем Клушин с вещами пошел прямо к толкучему рынку и у Чернышева моста продал все вещи неизвестным лицам за 8 руб. 25 коп. серебром.
При обыске у Клушина оказалось денег два рубля две копейки серебром, два замшевых кошелька, медные крест и перстень.
Так совершилось зверское бессмысленное преступление за 8 руб. 25 коп.
А этот Клушин раньше служил в извозчиках, потом в дворниках и никогда ни в чем подозрительном не был замешан.
И тут он ходил к Александрову как к приятелю, не имея никаких планов, но вот однажды пьяный Александров расхвастался, а у Клушина в то время не было ни места, ни алтына — и участь его решилась.
Клушину вдруг открылся простой (?!) способ разжиться, и он уже больше не думал о последствиях и, как маньяк, довел свое дело до конца, а потом плакал, каялся и два раза покушался на свою жизнь.
Это одно дело. Беру другое — совершившееся ровно через 10 лет, — «дело об убийстве Мельниковой Екатериной Андреевой».
Дело это, так сказать, поражает своей преступной простотою. Некая девица из чухонок Екатерина Андреева долгое время оставалась без места и, занимаясь поденной работою, даже не имела определенного местожительства, переходя от знакомых к знакомым. В числе таких оказалась и вдова унтер-офицера Агафья Мельникова, которая служила у господ Вейнребенов в кухарках и за их отъездом из города оставалась при квартире для надзора за ней.
Эта-то самая Агафья Мельникова 2 июня 1870 г. и была найдена мертвою с признаками удушения, с полотенцем на шее.
Поиски начались тем же путем, как и в предыдущем случае, и через день Екатерина Андреева была уже в наших руках и принесла полную повинность.
Дело оказалось до ужаса просто.
Из рассказа Андреевой видно, что она
