Ташкент, 700 дней спустя
Позавчера в Ташкенте я видел фильм «Анна Каренина». Фильм идет в нарядном и просторном Доме искусств. Две тысячи людей одновременно переживают любовь Анны, вздыхают и вдруг в самом неподходящем месте веселое оживление. Помните разговор в церкви:
– Ну, а Вронский? (После того, как он стрелялся.)
– Ничего, поправляется. Собирается ехать в Ташкент…
Именно в этом месте веселое возбуждение: «Берем каменщиком!..»
Позавчера же в Ташкенте я видел еще один фильм, волнующий едва ли меньше, чем драматическая любовь Анны: «Ташкент, землетрясение». Почти два года узбекские операторы, не жалея пленки, снимали жизнь города после драматической минуты утром 26 апреля 1966 года. Из пятидесяти тысяч метров пленки режиссер Малик Каюмов отобрал две тысячи. Создан документальный фильм со всеми законами этого жанра, не позволяющими долго держать зрителя в зале. Но я сидел более часа и не заметил времени. И дело, видно, не только в высокого класса работе кинематографистов, дело в том, что все мы близко к сердцу приняли судьбу Ташкента, многие из нас в какой-то мере являются героями этого фильма, если даже в Ташкенте ни разу не были. Один в ту весну поделился с Ташкентом своею получкой, другой спешно приехал сюда работать, третий взял к себе под крышу ташкентских детей (более ста тысяч детей в ту весну выезли из Ташкента!). «Как делили беду» – так можно определить главный смысл фильма. Но, конечно, особо волнуют кадры, снятые в Ташкенте в первый час, когда из-под обломков надо было выводить раненых и ставить палатки. Кто-то сказал в те дни: «Дрогнула земля, не дрогнули люди». Фильм документально подтверждает: емкая похвала Ташкенту сказана не напрасно. Были слезы. И много слез. Но вот у развалин, где студенты, потонув в пыли, растаскивают бревна, бумажный плакатик: «Трясемся, но не сдаемся!» Или плакат во всю стену у архитекторов – карандаши в те дни от толчков прыгали по бумаге, но надпись и сегодня вызывает улыбку: «Землетрясение – бумажный тигр!» Чтобы оценить этот юмор, надо знать: толчки разрушили двадцать пять тысяч жилых домов, две сотни школ, двести пятьдесят детских домов и ясель, полтораста больниц. В одну минуту землетрясение поставило город перед тысячью проблем. Ташкент пережил беду. Ташкент переживает сейчас радостное обновление.
Ташкент. Весна 1966 года.
После хождения по городу я приношу на ботинках к гостинице комья желтой земли. От земли во время дождя и от желтой пыли в погожий день некуда деться. Ташкент сейчас – сплошная строительная площадка. С окраин, сделав там наиболее спешное дело, несколько сотен кранов переехало в центр. По высоте этих кранов уже можно судить, каким станет вчерашний одноэтажный и двухэтажный Ташкент. Это новый рубеж строительства. Вчерашняя линия фронта – жилой район Чиланзара. Вы помните сообщения о строительных поездах, прибывших в Ташкент из Москвы, Киева, Ленинграда, Тбилиси, почти из всех больших городов? Все пути поездов сошлись в этом районе Ташкента. Я помню закладку фундаментов. Горы земли, кирпича, бетонных блоков, досок, труб, проволоки. Разноязычная речь. Жара. Смех. Ругань. Рядом с привычными письменами по красной материи помню надпись на листе шифера: «Не сбреем бороды, пока не построим Ташкенту восемь домов!»
Чиланзар строила молодежь. Тут можно было понаблюдать дух подлинного, а не бумажного соревнования. Каждый город ревниво следил: а как у соседей? По этой причине, несмотря на крайнюю спешку, постройки получились добротными. Целый город жилых домов! Город обжит уже. Сушится на веревках белье. На площадках между домами играют дети. В одном из дворов я видел девчонок, наверно, из только что переехавших. По складам девчонки читали слова, выложенные на стене дома: «Ташкенту от сибиряков». Такого рода непредусмотренные архитектором надписи читаешь в каждом квартале: «Ташкенту от киевлян», «Ташкенту от Подмосковья», «Ташкенту от туляков». Одесситы свою улицу назвали Дерибасовская. Ленинградцы – Невский проспект. Латыши на одном из домов укрепили кованый герб Риги, эстонцы дорожки между домами посыпали песочком, привезенным с Балтийского взморья. В полтора года – огромный жилой массив! Пролетая на вертолете, я даже сверху не мог определить край Чиланзара. Кто-то подсчитал: с разных концов страны в Ташкент привезено три миллиона строительных грузов. Воображаемый поезд, на котором этот груз привезен, протянулся бы до Москвы. И все стало на свое место: каждый кирпич, каждый метр трубы и провода. Увезен мусор. Пятьдесят тысяч семей в Ташкенте обрели кров. Всем понятно, конечно: каждый дом в Чиланзаре – это не построенный вовремя дом в Москве, в Тбилиси, в Иркутске. Но таков закон нашей жизни – сначала тому, кто в беде.
Сделав главное дело, строители разъезжаются понемногу. На днях Ташкент провожал ленинградцев. Впрочем, уезжают не все. Кое-кто женился и решил остаться в Ташкенте. Большие группы строителей, например, киевляне и москвичи, остаются, чтобы продолжить работу в центре Ташкента. И уже островами белеют в центре дома. Уже обросла кранами знаменитая Кашгарка. Два года назад, пройдя по Кашгарке между домов, качавшихся от прикосновения руки, я, помню, писал: «Кашгарка годится только на то, чтобы пройтись по ней бульдозером, сгрести все в кучу и вывезти». Бульдозер уже давно прошел по Кашгарке. И те, кто жил на ней, уже не могут найти место, где был глиняный дом. О жилье напоминают только одинокие деревья, стоящие теперь вперемешку с кранами. Возле одного из деревьев позавчера я встретил мужчину и женщину с девочкой. Из-под кучи глины они бережно откапывали побеги яблони и сирени.
Ташкент. Весна 1968 года.
– Тут жили?
– Да. Вот тут во дворе у нас печка стояла.
Я посидел полчаса с семьей Александра Васильевича Босых. Сам он служит экономистом в Госплане республики, жена – товаровед. Судьба этой семьи характерна для многих семей в эти два года. После первого толчка в дом опасно было зайти. Приютили добрые люди. Месяц назад семья получила свою квартиру тут, по соседству с Кашгаркой.
– Доволен ли?.. Да что спрашивать, была мазанка, а теперь вон посмотрите наш дом – кухня, ванна, все, как положено. Через год-другой мы позабудем землетрясение.
Эти слова я слышал не один раз.
У каждого часа – свои заботы. Сразу после землетрясения самым занятым и замученным человеком был сейсмолог Уломов. Сегодня главную ношу забот несет архитектор. Дом, где работает главный архитектор Ташкента Александр Викторович Якушев, гудит, как улей. У подъезда и во дворе – вереница машин. Люди в коридорах, в приемной, в самом кабинете. Споры. Нетерпение. Совещания одно за другим.
