Во втором стихотворении этого небольшого цикла настроение меняется, - неожиданно начавшийся дождь вселяет в поэта чувства тревоги и грусти:
Вот и дождь налетел,
заливая циновки вокруг,
И бушующий ветер
внезапно ударил в борта.
У гетеры из Юэ
намок ее красный наряд.
У гетеры из Янь
вдруг исчезла с лица красота.
Мы причалили лодку
к прибрежным кустам ивняка,
Занавески осыпало
пеной волны кружевной.
Мы домой торопились,
а ветер свистел и свистел,
Словно ранняя осень
нас встретила летней порой...
Ду Фу подстерегают сомнения, тревога о будущем, неуверенность и досада. Он готов пожалеть о решении вернуться в Чанъань, покинув «земли Лян и Сун», где он был так счастлив, скитаясь вместе с друзьями - Ли Бо и Гао Ши. Столица приняла его неприветливо и отчужденно, окружила шумной суетой улиц, заставила терпеть зависимость от знатных и богатых. Так не покинуть ли снова Чанъань, взяв в руки отшельнический посох и повесив на спину заплечный мешок? Этот вопрос постоянно преследует поэта, хотя он и понимает, что не создан для отшельничества и нуждается в деятельной и активной жизни. Но вот странное противоречие: судьба упрямо лишает Ду Фу возможности поступить на службу, зато будто бы нарочно толкает к уединению среди «гор и вод». Ведь и в Чанъани он не только наносит визиты своим покровителям, но и предается возвышенной праздности человека, постигшего глубину учения Лаоцзы и Будды. Отшельник среди городской суеты - совсем, как у Тао Юаньмина: «Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ, но минуют его стук повозок и топот коней. Вы хотите узнать, отчего это может быть? Вдаль умчишься душой, и земля отойдет сама».
Иногда Ду Фу собирает в окрестностях Чанъани лекарственные травы (или даже выращивает их на небольшом участке), высушивает и приносит в дома своих покровителей. Благодаря дружбе с Ли Бо он хорошо разбирается в свойствах целебных трав и растений, умеет использовать их для лечения. К примеру, мальва успокаивает желудок, вареный лук-порей улучшает аппетит, сухой имбирь раскупоривает внутренние проходы, папоротник помогает уснуть, сушеные абрикосы полезны при заболеваниях сердца, сушеные персики лечат больные легкие. Фармакологические знания Ду Фу обеспечивают поэту небольшой заработок: среди «хозяев» принято платить «гостям» за подобные мелкие услуги. Но эта плата не спасает Ду Фу - он по-прежнему беден, подчас голодает. В отчаянии он пишет письма знатным особам, которые когда-либо отзывались с похвалой о его дарованиях, читали в кругу друзей его строки, встречались и беседовали с ним. В письмах он напоминает о давнем знакомстве; жалуется на свою неустроенность; просит помощи. Письма - в стихах. Они полны горечи и тоски:
Стучусь в ворота богачей
на утренней заре,
Вдыхаю пыль из-под копыт
раскормленных коней.
Остатки на чужом пиру
привыкший собирать,
Одну лишь горечь и тоску
храню в душе моей...
(«Стихи в двадцать две рифмы, преподнесенные левому советнику Вэю»)
В начале 751 года состоялись большие императорские жертвоприношения Лаоцзы - основателю даосизма. Жертвоприношения проходили очень торжественно - в течение трех дней (с восьмого по десятое число первого лунного месяца) Сюаньцзун вместе со свитой являлся в дворцовые храмы и под звуки ритуальной музыки совершал священный обряд. Все эти дни столица Чанъань выглядела по-весеннему праздничной, в садах зацветали деревья, пели птицы, и жители города обсуждали торжественное событие, встречаясь в храмах и просто на улицах. Ду Фу тоже откликнулся на него, сочинив три большие оды, посвященные императорским жертвоприношениям. Эти оды потребовали от него огромной утомительной работы - танские поэты редко обращались к выбранному им жанру. Но Ду Фу считал, что для такого официального случая старинный жанр оды подходит больше всего, и, не жалея сил, трудился ночами при слабом свете фитиля. Конечно, он понимал, что вряд ли достигнет высот истинной поэзии, но ему хотелось, чтобы император Сюаньцзун, которому он собирался послать свои оды, убедился в искренней преданности Ду Фу, глубине его помыслов, серьезности устремлений и - в этом заключалось самое главное - способности проявить себя на службе. И вот, когда работа была закончена, Ду Фу надел свое лучшее платье, сел в экипаж и отвез рукопись во дворец, передав ее чиновнику специальной Палаты оказания благодеяний.
Эта Палата, учрежденная около ста пятидесяти лет назад, существовала для того, чтобы император мог слышать голос простого народа: каждый житель Поднебесной обладал правом обратиться в Палату с тем или иным предложением, просьбой, жалобой и т.д. Конечно, во времена Ли Линьфу оставалось все меньше желающих воспользоваться этим правом: каждому было ясно, что адресованные императору бумаги попадали на стол первому министру, и горе тому смельчаку, который вздумал бы высказать недовольство творившимися в стране бесчинствами. Но иногда Сюаньцзун все-таки осведомлялся, какие новые проекты и предложения поступили в Палату. Однажды среди прочих бумаг ему подали три торжественные оды, написанные неким Ду Фу и посвященные императорским жертвоприношениям. Сюаньцзун бегло прочел их и, как человек, понимающий толк в искусстве, сразу отметил, что автор, безусловно, талантлив и вполне заслуживает того, чтобы его проэкзаменовали и зачислили на должность. Именно такое распоряжение поступило из внутренних покоев императора, и первый министр Ли Линьфу был вынужден подчиниться. Когда Ду фу об этом узнал, он впервые за многие годы ощутил прилив радости - неужели ему повезло и тяжелые тучи над ним наконец рассеялись?! Уж если сам император выразил одобрение, прочитав его оды, то теперь ему вряд ли откажут в должности. У него появится прочный заработок, и он сможет завести семью. Кроме того, Ду Фу не забывал о двоюродных братьях и сестре, от которых он часто получал письма, но отвечал на них коротко, в нескольких словах, избегая рассказывать о собственной жизни. Ему было стыдно, что он - самый старший из них - еще не выбрался на свою дорогу. Зато теперь Ду Фу напишет братьям первое подробное письмо, в котором расскажет, как сам император допустил его до экзаменов.