– показывает кухню, где мне надлежит питаться, рассказывает, как пройти к общежитию, где мне надлежит жить. Да так помпезно и важно. Наверное, посмеивался про себя.
А потом, когда я уже побывал в поле у Феди Князева на буровой, он зазывает меня и спрашивает:– А как там старший мастер пьёт или нет?– Я опешил:– Ну, это, говорю, не ко мне вопрос. А он: – Ну, значит, пьёт!.. Так из меня «сделал» сексота. Потом Федя обиженно мне говорит:– Ты зачем сказал про меня, что я пью? Я возмутился:– Я вообще считаю ниже своего достоинства говорить про такие дела, это он на пушку Вас взял.
Интриган был Дмитрий Николаевич. Во всех отрядах у него были осведомители.
…Отработал я год и поехал к матушке в Чимкент в отпуск. А в партии нас тогда много было молодых техников. С некоторыми я хорошо сдружился. Помню, из Чимкента я отбил телеграмму ребятам такого содержания: «Рубите лес, приеду через неделю». А Гуков, видимо, всю почту просматривал. Вызывает Сашку Виприцкого (мы его Пиринским звали – сигареты были Пирин – болгарские, он их курил) тоже техника, спрашивает: – Какой лес рубить будете?.. А улица в посёлке называлась Казлесская, на ней и стояла наша партия. Виприцкий расхохотался:– Это, говорит, у нас поговорка такая – «Рубите лес, мы будем сплавлять его англичанам!».
Тема: О людях, которых нет у костра.
Рассказывает Игорь Михайлович Кочергин:
– Когда работали на съёмке полумиллионного масштаба на Джунгарском листе, был у нас шофёр Андрюха Тихонов. В любое время суток готов ехать куда угодно, хоть пьяный, хоть трезвый. И в машине разбирался хорошо. Помнишь ты Андрюху-то, Виктор?
– Как его не помнить. В Талды-Курганской экспедиции работал. Его все знают. Про них с Малишичем ещё анекдот ходит.
– Об этом-то я и хочу рассказать. Дело было так. Малишич по ночам храпел, как лев. Никто с ним в палатке спать не мог. Один Андрюха мог: тому всё равно – храпишь ты или спишь, как младенец, потому как Андрюха бывал часто «под мухой». Однажды поздней ночью проснулся Малишич от собственного храпа. Смотрит, а Андрюха сидит посреди палатки абсолютно голый, чиркает спички и поднимает горящие над головой.
– Что Ви тут делаете, Ёпи Вашу мать? – вытаращил глаза Малишич (он же со всеми на Вы). А Андрюха: – Чё – чё? – Шта – ны ищу.
…Малишич-то в партизанах был вместе с Тито. Такой эпизод рассказывал. Когда, говорит, попали мы к немцам в плен (конечно, без Тито). Большое скопление народу было. Немцы через решетку кидают куски хлеба, и люди бросаются за ними, как собаки. А немцы смеются. Жуткая картина.
– А как Малишич к нам-то попал?
– Да после войны, влюблённый в социализм, приехал в Москву и поступил на геофак. Окончил, женился, потом ещё раз женился на Анне Игнатьевне Шандыба. Она курировала всю нашу съемку в Казахстане. А Малишич был ответственный за Джунгарский лист.
– А где он сейчас?
– В тематической партии работает и всё сильнее разочаровывается уже в коммунизме, а не только в социализме. Мечтает о Югославии.
Рассказывает Баскарма (Виктор Васильевич Дурнев):
– Борис Ефимович наш коллега и друг из КазИМСА работал и жил праведно. Но однажды от всего этого устал и решил отдохнуть.
Будучи начальником партии, он получил на всех зарплату и вместо того, чтобы ехать в поле и раздать её рабочим, плюнул на всё и улетел на юг в Крым с красоткой. Долго был «положительным», скромным, а жизнь идёт и соблазнов много, а зарплата в КазИМСе мизерная. Вот и решил – будь что будет– стать «отрицательным».
– Ну и что дальше было?
– Всё нормально. Прокутил всё, отдохнул и явился снова в контору.
Гена: – Ну, молодец Ефимович, отродясь бы не подумал.
– Теперь он просто старший геолог. А умница, между прочим, особенно «асс» по меди.
Гена: – Ещё бы не «умница», а смелость какую надо иметь.
– Конечно, всё с него сдёрнули, но это уже не романтично. Тянули с его мизерной зарплаты по 25 процентов ежемесячно.
Гена: – Зато человек отдохнул, «оторвался» хоть раз в жизни.
– Слушай, Гена,– прервал его неожиданно Николай Георгиевич Болгов,– утешь геологов, спой песенку про «звёздочки». У тебя хорошо получается. Тем более, сейчас это будет кстати: ночь, костёр, звёзды…
Гена: – Костёр, звёзды, а девочки где? Песня-то о них…
Болгов:– Обязательно девочки? Вон повариха тётя Феня, да собака Пальма – это тебе не девочки? Ты пой, а там, глядишь, и девочки тебя услышат, и придут.
Гендос поёт песню – серенаду:
Ночь так ясна,
Светит луна,
В небе мерцают безмолвные звёзды,
Но на глазах у меня пелена:
Лишь о тебе мои грёзы.
Припев:
«Да» или «нет» -
Дай мне ответ:
Быть иль не быть мне с тобою.
Буду, как вечным огнём, я согрет
Только твоею любовью.
В милых глазах
Блики костра,
Сердце ж моё обливается кровью -
В сердце кипит неуёмная страсть
Та, что зовётся любовью.
Припев:
«Да» или «нет» -
Дай мне ответ:
Быть иль не быть мне с тобою.
Буду, как вечным огнём, я согрет
Только твоею любовью.
… Баскарма продолжает прерванный песней разговор:
– Кстати, о Борисе Ефимовиче Зауре Андашева вспоминает. Она, оказывается, училась с ним в одной группе в институте. Были они на учебной практике в Каратау. Стояли у водоёма, где, водилось много водяных змей. Но дело не в змеях. Купались всё равно, не боясь змей – они в воде не кусаются. Так вот, как-то Борис Ефимович выходит из палатки в плавках – трусах, а на них спереди написано: «Дорогому Боре от любящей Лили». А Боря был тихий такой. Все как увидели надпись – попадали со смеху. Это студентка – медичка ему сделала подарок. Боря смутился и потом уже не появлялся в этих трусах. Вот такой был Борис Ефимович.
–А вот ещё из серии Андашевой,– вспомнил Баскарма:– Вы же знаете Диму Лосева? Так вот какая хохма случилась с ним. У Василия Дмитриевича Малахова был день рождения. Дима Лосев был в числе приглошённых. Погуляли как надо, гости стали расходиться, засобирался и Дима. А ехать ему из второго микрорайона до самого аэропорта. Поздняя ночь, январь, холодрыга. Уговорили его остаться. Выделили место для сна. Улеглись все и заснули. А перед рассветом Зауре (жена Малахова) проснулась, ну и как хозяйка стала осматривать жилище – всё ли в порядке. Глядит, а место, где должен был спать Дима, пустует. Ищет его Зауре и не
