В: Каки у тебя были отношения с Малькольмом?
ГЛЕН МЭТЛОК: У меня всегда было чувство, что я работаю на него. Приходишь к нему с какой-нибудь идеей, и вроде кажется, что ему совсем не интересно, а через две недели смотришь — да вот же она, у него в магазине. Знаешь, чувствуешь себя немного обманутым, потому что он даже не признавал, что это на самом деле твоя идея. Сплошь и рядом так было. И он не допускал даже возможности, что это может быть твоя идея. Когда с кем-то работаешь, нужно чувствовать, что у вас что-то вроде партнерства. Но с Малькольмом было по-другому. И это фактически главное, из-за чего я с ним в итоге разошелся.
ДЭЙВ ГУДМАН: Не признавать ценность человеческой личности — да, эго было частью его тактики, частью его стиля. И временами это шло не на пользу. Не знаю, я часто замечал, что он жаден до денег, это меня раздражало. Чтобы вытрясти из него что-то, нужно было порядком его извести, и он никого не признавал как личность. Но со временем у нас сложились приемлемые отношения. Он общался со мной на равных— ну, не совсем, конечно, но он общался со мной больше как с приятелем, чем как с человеком, который на него работает.
Когда мы поехали в турне «Анархия», мы жили в одном номере в гостинице. Из всех людей он выбрал именно меня. Должно быть, ему комфортно было в моей компании. И сейчас время от времени он мне позванивает и зовет пройтись, или приглашает поесть куда-нибудь, или приходит и мы болтаем. Бывает, сидим всю ночь, знаешь, и он уходит только тогда, когда сам скажешь ему: «Мне пора спать, Малькольм».
Пока «Sex Pistols» существовали, я уверен, Малькольм сам во всем участвовал, двадцать четыре часа в сутки, в общем, это отнимало у него все время. И все было сделано в лучшем виде, если на него работали нормальные люди. Тогда он мог расслабиться, заниматься другими делами и просто держать ситуацию на контроле. Нет, я не упрекаю его за то, что он перекладывал головные боли и проблемы на чужие плечи. В съемках этих фильмов он сам захотел участвовать. Ему интересно было посмотреть, как далеко зайдет дело. Увидеть высшую точку, к которой все придет. Я уверен, для него это было больше, чем просто продвижение «Sex Pistols». Может быть, свою репутацию он упрочил в большей степени, чем они.
Он мегаломаньяк, верно? Думаю, его интересовало именно это: жить в обществе и добиваться контроля над ним. Нет, это не реальная власть, конечно, это форма коммуникации, когда говоришь что-то или делаешь, и это зажигает десяток людей, сотню или миллион человек — то, что ты сделал. Здорово, если это получается: сказать что-нибудь в прессе, разбудить в людях идеи. Или сделать фильм: увлечь людей своими идеями. А если еще при этом можешь угрожать!.. Я знаю, что Малькольм думает про истеблишмент. Он считает, что имеет власть над ним. И ему это нравится. Он может изменить курс истории, изменить мышление — в мировом масштабе, весь мир изменить, каждого на нашей планете. Малькольм умеет загораться и менять свои идеи. Все в шоке, а он радуется. Он просто хотел потусоваться, я знаю, хотел хорошо провести время, увидеть что-то новое.
В: Как реагировал Малькольм на физическое насилие?
ДЖОННИ РОТТЕН: Боялся до смерти, даже думать об этом боялся. Это его в ужас приводило. Когда начались эти драки между стилягами и панками, он ведь ушел в кусты, верно? (Смеется в стиле Дика Эмери.)
ДЕББИ: Обосрался просто. Полностью.
ДР: Это его настолько ужасало, что он не мог справиться.
Д: Он не мог поверить в это, ничего не понимал.
ДР (с ирландским акцентом): Он сказал мне, что не хочет больше с тобой разговаривать, и книги тоже не хочет никакой.
В: Когда это он сказал?
ДР: Вчера.
В: Господи! Почему?
ДР: Не знаю (смеется). Испугался чуть-чуть, я думаю.
В: С чего бы ему бояться?
ДР: А ты попробуй врубись в его идиотскую ма неру с людьми разговаривать. Он постоянно треплется, но все, что он говорит, может оказаться просто так, шуточкой. Это прикол такой. Чис то малькольмовский. Для него это все смехуечки.
В: А чего же он так испугался? Что я его буду спрашивать или что вообще книга такая появится?
Д: Да он всего мира боится, что кто-нибудь его раскусит.
ДР (смеется): Предпочитает хранить тайну. Затем, чтобы люди (с ирландским акцентом) «немного меня уважали». (Смех.) Понятно, что я имею в виду?
В: Но он же не боится того, что кто-то другой из группы дает интервью, ты, например?
ДР: Да не знаю я. И спрашивать неохота. Это его дела.
В: А что конкретно он тебе сказал?
ДР: Ой, не помню я. Вроде сказал просто: «Не надо, не надо, не вписывайся во все это».
В: Но это же действительно смешно, потому что Фред знает о Малькольме столько, сколько никто не знает, и я не понимаю, почему Малькольм думает…
ДР: Да просто переклинивает человека. Думаю, он и своей Вивьен слова не скажет в простоте…
В: Я не понимаю — чего он боится? Что еще может обнаружиться в связи с ним?
ДР: Да самим собой быть боится. (Долгая пауза.) Но надо признать, что ни один менеджер не остался бы с нами после всего этого бардака. который мы устроили. Вот где он молодец. По-настоящему молодец.
В: Да, София говорила, что он действительно уделял вам много внимания, потратил на вас кучу времени.
ДР: Да, он угрохал на нас кучу денег. До фига денег. Но он во всем этом варился не из-за денег. Будь это так, он давно бы уже съебал куда-нибудь. Я думаю, он как бы… ему действительно самому хотелось быть в группе, только он не мог. Он сам никогда ничего не мог сделать. А мы смогли за него, я так думаю.
В: А как на твой взгляд, его как менеджера можно кем-то заменить?
ДР: Нет, если его заменить, все закончится. Он настоящий менеджер. Все легко и просто. Он так же незаменим, как и Стив на гитаре. Все — часть целого.
В: А предположим, он устанет от группы, что тогда случится?
ДР: Когда он уйдет? Да не уйдет он. Это было бы очень плохо. Но мне плевать на будущее.
В: Это был бы конец для вас или группа могла продолжить существование без него?
ДР: Да что я, знаю, что ли? Меня вообще не волнуют остальные. Но я не думаю, что другой менеджер может быть таким открытым… Но вообще-то мы сами в состоянии справиться с делами без всякого труда. Всегда ведь приходится работать с людьми.
БЕРНИ РОДС: Я предлагал Малькольму партнерство. У меня было чувство, что я смогу быть полезен, у меня были кое-какие идеи, да и вообще я человек, который быстро справляется с работой. Я подумал, что вместе мы могли бы сделать что-то по-настоящему крупное. Вместе мы могли бы придумать не просто какую-то ерунду, но действительно нечто очень значительное. Но я ЗНАЛ, что Малькольм никогда никому не уступит половину. Он всегда хотел держать все под своим контролем.
В: А что за идеи ты хотел с ним проработать?
БР: Идеи не легкомысленные, конструктивные. Идеи, которые могли бы стать стержнем всей ситуации. Как сделать все еще круче. У нас же наметилось что-то вроде пробуксовки, снова и снова мы проходили через одно и то же. Сначала спокойный период. Потом эти рукопашные, крики. Затем крупная оттяжка. А потом общая депрессия. И вновь все возвращалось на крути своя. Не обязательно в этой последовательности, но все приходило вновь и вновь, все повторялось. И мы оба достаточно хорошо это осознавали. Я не хочу сказать, что у нас были равные по значению роли, нет. Малькольм создал иллюзию, что он один на сцене, на виду. И поэтому никто не мог в этом к нему приблизиться…
Кажется, я всегда критиковал Малькольма. Такая работа у меня была. Это была наша общая задача — критиковать друг друга. «Pistols» критикует «Clash». «Clash» критикует «Pistols».
