разрушение родной страны-потере их собственной личной власти.
Гондати-просвещенный патриот, и я удивляюсь, что не нуждаются в его советах в эти критические моменты истории его страны. Его мысли относительно признания державами были не менее замечательны. Он не думает, чтобы какое-нибудь государство могло оказать помощь России, не потребовав за это• каких-нибудь условий. Единственным исключением была Англия. Побуждений Англии нельзя заподозрить потому, что ее империя настолько обширна и разнообразна по своему характеру, что она вполне обладает сырьем для своей торговли и достаточным пространством для своего избытбчного населения. Ее помощь, не похожая на помощь всякого другого государства была бескорыстна и безусловна. Гондати хорошо видел, что этот факт произвел постоянную и длительную ориентации русского общественного мнения в сторону Англии, которая^ вероятно, если будет поддерживаться английскими государственными людьми, даст России все то, в чт ©йа нуждается, тогда как те, которые обставляют свою помощь условными, будут иметь большие затруднения, чтобы удержать выгоды» которых они добились при стесненных обстоятельствах.
АМЕРИКАНСКАЯ ПОЛИТИКА И ЕЕ РЕЗУЛЬТАТЫ.
В Никольске наш поезд был остановлен, так как встреадый почтовый поезд № 4 из Владивостока был спущен большевиками под откос,-факт поразительный, принимая во внимание, что одиннадцать месяцев тому назад большевистская власть была С9Шф№то расстроена в этой приморской области. Комендантом станции был мой старый приятель, тот самый, который уступил мне свой официальный вагон, когда «наш младший желтолицый брат» решил/ возить британских офицеров в скотских вагонах для унижения престижа своих «белых союзников» в глазах восточных народов. Он зашел ко мне в вагон и начал расска-:давйть о том, как взаимное пересечение американских и япон-сййх интересов породило состояние неопределенности и анархии, столь же тяжелое, если не худшее, чем при большевистском режиме. Наш разговор был неожиданно прерван телеграммой от начальника станции в Краевском. Оказалось, что он сообщает прямо из своего дома, так как за несколько минут перед тем отряд красной гвардии вошел на станцию и в присутствии американских солдат, охранявших путь, занял ее, посадив под арест весь состав администрации; отсюда красные передали приказ в Шмаковку, предписывая всем русским железнодорожным властям и штабу оставить свои посты, в виду того, что большевистская армия, с согласия американских войск, собирается занять линию. В доказательство своего приказа красный офицер сказал, что «пятнадцать- американских солдат находятся в комнате, откуда дано это распоряжение». Отдав эти приказы в присутствии американцев, красные уничтожили телеграфные и телефонные аппараты; начальник станции хотел знать, что ему делать и может ли он рассчитывать на какую-нибудь помощь. Вообразите мое
крайнее изумление от этой телеграммы, содержавшей несомненную очевидность сотрудничества и соглашения между большевиками и одним из наших союзников.
Во время одной из многочисленных моих бесед в Омске с адмиралом Колчаком, последний, рассматривая американскую политику на Дальнем Востоке, сделал ряд веских замечаний, выражая опасение, что в результате ее начнется старая анархия. Я уверял его, что союзная политика в Сибири имеет своей целью подавление беспорядка и поддержание порядка* и что я не могу поверить, чтобы Америка явилась в Сибирь для того, чтобы ставить затруднения в его работе, а дапротив-помочь ему во всяком разумном деле. Он. соглашался, что таковы были намерения американского народа, но выражал опасения, что американское командование преследует совершенно другие цели. Дело в том, что офицеры сообщили адмиралу, будто из шестидесяти офицеров для связи с американскою главной квартирой и пере-водчиков-Чюлее пятидесяти были русскими евреями или родственниками их; некоторые из них в свое время были высланы из России за политические и другие преступления и теперь вернулись, как американские граждане, имея возможность влиять на американскую политику в направлеции, совершенно проддао-положном желаниям американского народа. Я уверял адмирала, что этого может и не быть, что офицеры его могут в данном случае находиться под влиянием внушений «ближневосточного соседа»,, настроенного неблагоприятно к вмешательству Америки в восточные дела, и что они могли благодаря этому преувеличить опасность. Мои слова повидимому успокоили адмирала, но он с, сожалением добавил, что данные его настолько обильны и настолько категорического свойства, что он считал необходимым познакомить меня с положением, как представителя английского народа и офицера британской армии.
Эти обстоятельства скоро изгладились в моем уме, но телеграмма4 начальника станции в Краевском разбудила их ср. всей живостью неожиданного удара. Я разом решил познакомиться насколько возможно ближе с политикой американских командиров и с этой целью распросил не мало американских офицеров и солдат. Я нашел, что как офицеры, так и солдаты
стремились оказать возможную помощь для поддержания власти Колчака и сокрушения беспорядка и, как они выражались, «оправдать свое пребывание в Сибири». Многие чувствовали, что пока-что они только содействовали большевикам вернуть утраченную власть над народом, обеспечив нейтральную зону для большевистской пропаганды; что когда в августе 1918 г. они прибыли в страну, английские, чешские и японские войска с помощью существовавших тогда русских частей установили порядок в приморских провинциях, но их усилия породили ЯОлЬжение вещей, едва ли не худшее, чем то, которое существовало при настоящем господстве большевиков. От этих американских войск я узнал, что их офицеры, начиная от генерала Гревса, находились в постоянных сношениях с офицерами красной гвардии, и что между ними• состоялось не одно соглашение; одно время рядовые американские солдаты стали полагать, что соглашение между этими войсками достаточно дружественно по характеру и что исключает всякие враждебные действия между ними. Правда крушения поездов и нападения «а линию, охраняемую американцами, заставляли серьезнее подумать о положении вещей, но соглашение между красной й американской квартирами было столь прочно установленным, что все эти акты нападения казались результатом недоразумения. Только делр в Краевском оказывалось, повидимому, симптомом более широкой политики, а не ошибкой* какого-нибудь подчиненного офицера.
Продолжая свои изыскания, я наткнулся на одно письмо, датированное 24 мая и адресованное американским офицером (капитаном), командующим американскими силами в Свиягине, красному офицеру, командиру большевистских войск, действующих в том же районе. При этом американский офицер обращался к командиру красной гвардии, как к равному себе военному чину. В нем американский офицер жаловался, что после недавнего братанья обоих отрядов, происходившего согласно предыдущим соглашениям около «деревянной мельницы», он узнал, что, по распоряжению офицера, красногвардейцы поломали некоторые машины на мельнице, а также в двух местах к западу и к востоку от станции Свиягино прервали железнодорожный путь. Американский капитан перечислял и другие обвинения
