Комиссар дороги привел к наркому незнакомого железнодорожника, одетого в старую кожанку и стеганые брюки, заправленные в сапоги.
— Это — Матсон, инструктор учкпрофсожа.[20] Он бывший машинист и я привлек его к выполнению вашего поручения — проверять расходование угля на маневровых паровозах.
Дзержинский попросил ознакомить его с результатами проверки.
— Я проработал на локомотиве двое суток, — начал Матсон свой рассказ. — Учил машинистов экономно топить. И они на практике убедились, что 240–250 пудов в сутки предостаточно…
— Почему же машинисты все время жалуются, что им не хватает теперешней нормы — 300 пудов? — прервал его нарком.
— Тут причина совсем другая, — усмехнулся Матсон. — Дело в том, что все движенцы, кому только не лень, накладывают на маневровые локомотивы своего рода «угольную разверстку».
— Как это понимать?
— Приведу факты. Первая смена паровозной бригады, которую я инструктировал, пришла на работу с пустыми мешками, чтобы набрать уголь для домашних нужд. Вторая смена тоже принесла два мешка и еще бидон. Только мы прибыли на станцию Куломзино, к паровозу подошли стрелочники и потребовали угля. Я им объявил, что не дам. Возмутились. «Вот еще новость — всегда брали, а сегодня — нельзя». Машинист разъяснил им, что на локомотиве «контроль». Ругаясь, ушли они с пустыми руками. Затем появился железнодорожник в форме движенца с порожним ведром и говорит: «Механик, давай!». Спрашиваю: «Кто вы такой?». Отвечает: «Я контролер службы движения». Узнав от машиниста, что на паровозе тоже есть «контролер», уходит недовольным. Едем дальше. Пост 744-й версты. Локомотив не пропускают. Вышел дежурный. В одной руке у него ведро, в другой — жезл. Это значит: «Ты мне дай угля, а я тебе — жезл для дальнейшего следования». И на всех остановках во время маневров — такая же картина…
Матсон замолчал.
«Полное разложение, — огорченно думал нарком. — Хищения угля стали обыденным явлением. Как же с этим бороться? Одних только административных и воспитательных мер явно мало. Видимо, я правильно решил узаконить выдачу топлива железнодорожникам».
На прощанье Дзержинский предложил Матсону изложить свой опыт экономного отопления паровозов в виде «Памятки машинисту».
Когда инструктор ушел, Сверчков спросил:
— Феликс Эдмундович! Не находите ли вы нужным премировать Матсона? Он добровольно двое суток подряд не сходил с паровоза, проверяя расход топлива.
— А что Матсон беспартийный?
— Нет, он коммунист.
— Тогда можно не награждать. Он ведь только исполнял свой партийный долг.
* * *
Вечером Дзержинский пригласил к себе своих ближайших сотрудников по экспедиции — Благонравова, Зимина и Грунина. Когда они вошли, то сразу же заметили, что нарком чем-то взволнован.
Феликс Эдмундович рассказал, что в начале февраля он направил в ЦК РКП (б) свой проект реформы управления транспортом. Недели две тому назад ему стало известно, что этот проект не встретил поддержки в коллегии НКПС. Но он никак не ожидал, что большинство членов коллегии совместно с членами президиума Цектрана направят в руководящие органы свой ответ с резкими возражениями. Сегодня он узнал содержание этого ответа.
— Как вы думаете? Неужели нельзя было дождаться моего возвращения в Москву? — возбужденно спросил Феликс Эдмундович. — Я бы подробно разъяснил свою позицию, выслушал их возражения. На расширенной коллегии НКПС развернули бы прения и это был бы честный спор. А так что? За моей спиной написали протест, собрали под ним подписи и создали впечатление, будто чуть ли не весь наркомат и профсоюз против моего проекта реформы. Какая ограниченность и близорукость!
— А что они предлагают? — спросил Благонравов.
— В том-то и дело, что ничего, — с досадой ответил Дзержинский. — Если они не соглашаются с моими выводами, подсказанными сибирским опытом, тогда пусть предложат что-нибудь более целесообразное. А то — ничего. Вот их примитивная философия: «Все-де, мол, на транспорте благополучно, не хватает только средств, да партийных и профсоюзных работников. Пусть нам государство отпустит шесть — Десять миллионов рублей золотом и мы-де покажем класс работы». Но ведь это же пустая беспочвенная фантазия!
Больше, чем государство нам дает, оно дать никак не может. Так разве же это по-партийному разводить ведомственную драку вокруг казенного, почти пустого мешка?
Феликс Эдмундович порывисто встал, несколько раз прошелся по салону вагона и необычно громко для него продолжал:
— У меня конкретная программа действий. Я предлагаю поставить дело так, чтобы те средства, которые страна нам отпускает, были как можно целесообразнее использованы. В этом — гвоздь! Далее. Никто нам не сможет дать в достаточно большом количестве и сильных политических работников, которые тоже на вес золота. Значит главное — из имеющихся сил создать боевые аппараты, чтобы, несмотря на нищету, несмотря на истощенный организм транспорта, все же выйти из борьбы победителями. Они же предпочитают беспомощно и надоедливо бубнить: «дайте нам это, дайте нам то», заранее зная, что государство не в состоянии этого сделать…
Дзержинский говорил горячо и взволнованно. Ему было больно, что в коллегии и Цектране не поняли существа, смысла его предложений… «Ведь мои мысли, — рассуждал он, — выношены в борьбе и подтверждены сибирским опытом».
Феликса Эдмундовича также огорчило, что его оппоненты поспешили выступить до его приезда и действовали, по его мнению, не весьма благородно. Уж если драться, тогда в открытом бою, с поднятым забралом, а не так…
Во время наступившей паузы Благонравов, желая уяснить себе глубину разногласий, снова задал вопрос:
— А против предоставления дорогам большей самостоятельности они тоже возражают?
— Представьте себе, что возражают, — подтвердил нарком. — И это в то время, когда в НКПСе — чудовищный централизм, который стал преградой для восстановления нашего хозяйства. Надо раскрепостить места, дать им больше прав, возможности проявить свою инициативу. Нельзя управлять такой громадой, как транспорт, только из Центра. Разве не об этом свидетельствует полнейшее незнание наркоматом действительного положения дел в Сибири? Места гибнут от недостатка специалистов. Мы же в гроб загоняем линейных работников, требуя от них множество ненужных сведений, излишних отчетов и справок. Мы обрушиваем на них бумажный водопад, они изнывают под его тяжестью и лишены возможности заниматься настоящим делом. Миллионы приказов, приказаний, циркуляров, распоряжений, которые издает наркомат, повисают в воздухе и никем не выполняются. В этом вы ведь сами лично убедились здесь, в Сибири…
