Разумеется, подобные игры при дворе вызывали шепот и однажды вечером м-м дю Барри, которой все больше не давал покоя возраст восемнадцатилетней дофины, пришла к Людовику XV и сообщила ему, что ее опасения оправдались:
— Рыжая девчонка неплохо развлекается.
— С кем?
— С д'Артуа.
Людовик XV отказался этому поверить. Тогда фаворитка, изо всех сил пытавшаяся очернить Мари-Антуанетту, распустила слухи, которые писатели и поэты с превеликой радостью разнесли по всему Парижу. Рассказывали, что граф д'Артуа и дофина тайно встречаются, а их отношения более чем дружеские. М-м дю Барри нашла верный способ навсегда сделать Мари-Антуанетту непопулярной и недостойной когда-либо занять французский трон: она продолжала вдохновлять авторов песен, памфлетов и оскорбительных статеек.
* * *
Клевета возымела действие. Подтверждение тому — многочисленные опусы, имевшие хождение в 1774-1789 годах. Вот, например, отрывок из непристойного исторического эссе о жизни Мари-Антуанетты» (автор — полицейский Гуни): «Мари-Антуанетта на какое-то время, кажется, задержала свой взор на графе д'Артуа. Но очевидно, что этот принц, неспособный впрочем, ни на какую работу мысли, сообразил все-таки, что становиться ее любовником довольно рискованно. Из-за этого или из-за того, что он предпочитал беспутную жизнь необходимости сдерживаться и быть осмотрительным — к чему обязывало бы подобное положение вещей, — между свояком и свояченицей все свелось к ночным прогулкам и играм слишком невинным, чтобы кипящая энергией Мари-Антуанетта долго ими довольствовалась». И уже через несколько страниц Гупи вкладывает в уста дофины и такие признания: «Чтобы постоянно держать д'Артуа впряженным в мою колесницу, я не отказывалась от его ценных уроков и даже превосходила его. Его природное непостоянства взяло верх над моими бесконечными уступками. Он стал со мной небрежен. Я вынуждена была позволить ему насладиться другими удовольствиями и даже принять в них участие, чтобы не потерять его окончательно».
Некоторые авторы памфлетов, подталкиваемые враждебно настроенной фавориткой, дошли до обвинения Мари-Антуанетты в желании отравить дофина, чтобы позволить графу д'Артуа после смерти Людовика XVI взойти на трон. Это совершенная чепуха, поскольку непосредственным преемником Людовика-Августа был граф де Прованс, но народ не задумывался о том, логичны ли факты, если ему рассказывали какую-нибудь занимательную историю о его правителях.
В 1779 году в Париже ходила по рукам злая поэма под названием «Любовь Карла и Туанетты» — настолько скабрезная, что мы не можем себе позволить даже процитировать ее здесь.
В начале революции обвинения графа и дофины всплыли в памфлете с названием, рассчитанным на вполне определенный эффект: «Полная исповедь его святейшества графа д'Артуа, переданная им по его прибытии в Мадрид главному инквизитору и ставшая гласной благодаря приказу Его Величества, чтобы показать нации его подлинное раскаяние. Напечатано в подвале Бастилии, в Париже, 23 июля 1789 года»
<Об этом можно прочитать, например, в памфлете «Антуанетта Австрийская, или Диалоги между Катрин Медичи и Фредогондондой, королевой Франции, в аду, служащие продолжением и дополнением ко всему тому, что написано об этой принцессе» (Лондон, 1789)>
Разумеется, это был подлог, основанный на распространяемой и м-м дю Барри клевете. Автор псевдоисповеди словами графа Д'Артуа говорил:
« По меpe того как я терял общественное уважение и доверие, бешенство все больше терзало мою душу. Я связывал свое безумное душевное состояние с варварской королевой, которую один из самых несчастных королей взял из Германии с целью найти в ней счастье к своей жизни. Вскоре души наши слились. Самое ужасное из преступлений укрепило этот союз. Не обращая внимания на право крови, я испачкал в грязи брачное ложе и оплодотворил королевскую семью. Все становится на свое место: движимые лишь яростью и местью, мы поставили нужных нам министров, избавились от добродетельных людей, стыдливость которых мешала осуществлению наших планов. Мы ограбили королевскую казну, а отец народа, помешанный на предателях, не ведал о несчастье своих детей и о страшной буре, угрожавшей монархии.
Отвратительная де Полиньяк, это ужасное чудовище, фурия, привила свои гнусные вкусы обожавшей ее королеве. Она делила себя с ней и со мной. Для интимных встреч мы объединились в одно из самых ужасных трио. Эту мегеру ничто не остановит: ее душа проникла в мою, нами руководил один и тот же гений, мы испачкали Францию — незначительное преступление, не насытившее нашей ярости. Нашим заветным, сердечным желанием стало полное разложение ее жителем».
Эта душещипательная литература, черпавшая вдохновение во лжи, — и в эту ложь без всяких рассуждении поверил народ, который называют самым просвещенным в мире, — вызвала к неосторожной Мари-Антуанетте неутолимую ненависть. Уже у подножия эшафота толпа припомнила ей «кровосмесительную связь» бросила в лицо грязные ругательства…
Как мы видим, м-м дю Барри можно считать ответственной за ту ненависть, которая толкнула народ Франции на убийство своей королевы…
* * *
Событию происшедшему в Версале 10 января 1774 года никто не придал особого значения, но оно имело непредсказуемые последствия. Мари-Антуанетта организовала бал, и вся придворная молодежь очертя голову бросилась веселиться… Были, правда, и блат разумные (а быть может, лишенные воображения), он, мирно танцевали под звуки скрипок. Но большинству приглашенных грезились более острые развлечения. Одни маячили в коридорах в поисках укромного местечка другие в темных углах с наслаждением предавались занятиям, имевшим с менуэтом очень отдаленное сходство…
Мари-Антуанетта стояла у камина и, как обычно с горящими глазами слушала рискованные анекдоты графа д'Артуа — дофина обожала их: лишенная любви, она довольствовалась пикантными деталями, вызывавшими у нее легкий озноб. Она живо переживала очередную забавную новеллу, вызвавшую у нее смех когда вошел посол Швеции и представил дофине весьма элегантного молодого человека. Мари-Антуанетта посмотрела на прекрасного юношу — и обомлела. Этого молодого шведа звали Жан-Аксель Ферзен, ему было, как и ей, девятнадцать лет.
Через несколько недель, 30 января, в Опере состоялся большой костюмированный бал. Ферзен был на нем и веселился, как и все. В конце кадрили к нему подошла молодая дама в белом домино:
— Добрый вечер… Хорошо ли вы повеселились?
Швед, думая о возможном приключении, охотно ответил. Дама рассмеялась — завязался галантный разговор. Распалившийся Ферзен думал уже, как увести эту очаровательную особу куда-нибудь в коридор, как вдруг заметил сомкнувшееся вокруг них кольцо. Маски, казалось, смиренно ждали, пока белое домино наговорятся. Он произнес еще несколько слов, хотел взять таинственную незнакомку за руку, но та попрощалась с ним легким наклоном головы и направилась… к королевской ложе. Только тогда Ферзен понял, что говорил с Мари-Антуанеттой…
