Ознакомительная версия.
Аристократы, послы, прелаты и друзья торжественной шеренгой проходят мимо кровати Лукреции. Несмотря на утомительную церемонию, Лукреция понимает, насколько важно иметь друзей, и пытается отличить их в толпе гостей. В назначенный для крещения час кардиналы переходят из часовни дворца в расположенную по соседству часовню Сикста IV, иначе говоря, в Сикстинскую капеллу. Микеланджело еще не вдохнул жизнь в стены и потолок, но Боттичелли уже изобразил там прозрачных дочерей Джетро, а Перуджино фреску «Передача ключей», имевшую сходство с музыкальными интервалами, записанными в пространстве. Для проведения обряда крещения дальнюю стену, где сегодня мы видим «День Страшного суда» Микеланджело, задрапировали золотой парчой, а пол устлали коврами.
Процессию возглавляют конюшие и камергеры папы, одетые в розовые одежды, и музыканты с флейтами и барабанами. Следом появляется Хуан Сервиллон, храбрый испанский офицер, друг Арагонов и Сфорца, исполнявший роль посредника между королем и папой. Он несет ребенка, одетого в платье из золотой парчи, подбитой мехом горностая. За ним следуют губернатор Рима, посол императора Максимилиана, послы и длинная вереница прелатов, идущих по двое. Подойдя к алтарю, Сер-виллон передает ребенка Франческо Борджиа, архиепископу Козенца, который подносит его к серебряной купели. Кардинал Карафа совершает обряд крещения. Ребенок получает имя Родриго, такое же, как у дедушки. Бурхард с обычной для него придирчивостью замечает, что в церемонии участвовало слишком много женщин, которые, желая лучше рассмотреть ребенка, заняли первый ряд кресел, отведенных для кардиналов, и те были вынуждены занять задние ряды, поставив ноги на ледяной пол. По окончании церемонии ребенка передают Паоло Орсини в знак возобновления дружбы между папой и кланом Орсини. Молчавший до этого младенец начинает громко плакать, и так продолжается до тех пор, пока он находится на руках у Орсини; это расценили как плохое предзнаменование. Обряд крещения прошел торжественно и явился свидетельством любви папы к дочери, а через нее и к Альфонсо и всей арагонской династии. Иллюзия доверия была восстановлена.
Спустя неделю после крещения Чезаре Борджиа инкогнито возвращается в Рим вместе с любимым постельничим папы Морадесом. Чезаре появляется в Ватикане, где его уже ждет папа, и проводит там три невероятно насыщенных дня, обсуждая свежие новости и разрабатывая планы на будущее. Он, вероятно, видел Лукрецию, Альфонсо и ребенка, которых в то время боготворили в Ватикане, и, когда его отец говорил о безумной любви к внуку, испытывал сильное раздражение. Чезаре ненавидел арагонскую династию. Он не мог забыть презрения со стороны Шарлотты Арагонской и принца Фредерико. Более того, если мы ищем первопричину, которая впоследствии привела к трагедии, то имеет смысл предположить, что именно теперь Чезаре начал лелеять надежду, если не сказать определенный план, или, по крайней мере, замысел, уничтожить династию Арагонов, являющуюся препятствием на пути честолюбивых замыслов Борджиа.
Если бы Лукреция оставалась преданной мужу, а папа разделял ее привязанность, это, очевидно, помешало бы полностью уничтожить арагонскую династию. У Чезаре было слишком много врагов, а значит, на его пути возникало много преград; было бы неблагоразумно вести борьбу внутри собственного семейства.
Ужас перед семейством Борджиа, достигший к этому моменту наибольшего накала, оставался таким вплоть до смерти Александра VI. Мы уже знаем, что даже в обычные времена Тибр служил зловещим хранилищем трупов, а в эти годы он поглощал их, а затем в надлежащее время опять выбрасывал испанцев, священнослужителей, офицеров, солдат и очень часто фаворитов Борджиа. Чезаре доказал свою способность устранять стоящие на его пути препятствия еще в те времена, когда был жив герцог Гандийский, а уж теперь, когда ему улыбнулась фортуна, он чувствовал еще большую, чем прежде, необходимость в том, чтобы, невзирая на жертвы, оставляемые на обочине, вырваться вперед. В 1499 году Тибр выбросил мешок с трупом испанского констебля из папской охраны, бывшего когда-то любимцем Чезаре. Причина столь жуткой смерти была до крайности проста: он слишком много знал. И это было только начало.
Ближе к концу года, спустя несколько дней после того, как он поднес маленького Родриго де Бисельи к купели, Хуан Сервиллон обратился к папе за разрешением покинуть Рим, чтобы вернуться в Неаполь, где жили его жена и дети и где он рассчитывал предложить свои услуги королю Фредерико. Ему никак не удавалось добиться разрешения; Сервиллон был посвящен и в секреты Ватикана, и в военные тайны папского государства. Он объяснил, что не побоится выступить открыто (он откровенно сожалел о поведении Санчи Арагонской, по всей видимости имея в виду ее дела с Чезаре), и его друзья, опасаясь за Сервиллона, неоднократно предупреждали, чтобы он был начеку. Но он только смеялся. Вечером 2 декабря его безрассудная смелость сослужила ему плохую службу. Возвращаясь со званого ужина от своего племянника дона Тезео Пигнателли, Сервиллон, прежде чем успел выхватить меч из ножен, был разрублен на куски неизвестными личностями. На следующее утро его спешно похоронили в церкви Санта Мария-ин-Траспонтино в Борджо-Нуово, и, по словам Санудо, никому не было позволено увидеть его раны.
Еще более таинственная смерть произошла в лагере Чезаре в Романье. Жертвой стал португальский епископ Сеутский, Фердинандо д'Алмейда, амбициозный человек с плохой репутацией, помогавший Чезаре во Франции со свадьбой и последовавший за ним в Италию. Нам доподлинно неизвестно, чем занимался этот епископ: шпионил ли на короля Франции, занимался ли шантажом или делал и то и другое. Как бы то ни было, но однажды днем было замечено волнение у помещения, которое занимал епископ, и, можно сказать, нарочитая демонстрация докторов, хирургов и медицинских сестер с бандажами, мазями и притираниями. Было объявлено, что Алмейду ранили во время сражения, хотя на самом деле он умер. Был ли он отравлен? Хотелось бы знать, шел ли уже тогда разговор о знаменитом порошке Борджиа?
А тем временем войска под предводительством Чезаре упорно продвигались вперед. Имола пала, хотя Диониджи ди Нальди, руководивший обороной города от лица графини Форли, оказал упорное сопротивление, прежде чем приступить к переговорам с французами и перейти на сторону Чезаре. Папа «с большим удовольствием и гордостью» выслушал сообщения о том, как его сын сражался с передовыми частями противника под стенами Имолы, прикрываясь только щитом; что он постоянно демонстрировал храбрость и здравомыслие и все преклоняются перед его щедростью и великодушием. Затем Чезаре двинулся дальше и приступил к осаде Форли. Обороной крепости и города руководила Катерина Сфорца, считавшаяся самой храброй женщиной Италии; кстати, в эту эпоху было много воинственных женщин. Один из современников описывает Катерину как «необыкновенно жестокую женщину-воительницу», но даже в этом описании присутствует оттенок восхищения – ей выпало быть продолжателем дел своего знаменитого предка, кондотьера Франческо Сфорца. После смерти первого мужа Джироламо Риарио она вышла замуж за Джакомо Феа, и, когда он был убит, Катерина во главе отряда всадников ворвалась во вражескую крепость и в качестве ответной меры приказала уничтожить всех, будь то мужчина, женщина или ребенок.
Ознакомительная версия.
