Все были рады, но один человек был счастлив. И это, конечно, была моя мама. Она в одиночку, будучи не очень здоровым человеком, блестяще справилась с труднейшей задачей: в военное и послевоенное время дала образование обоим своим детям (Инна получила диплом врача в 1946). Дядя Гриша тоже имел все основания считать себя не просто причастным к этому событию, но и активным его участником. Он был не только добрым человеком, но и верным другом — не на словах, а на деле помог сыну своего товарища.
Так что все веселились от души. Пили, ели, танцевали до утра. Окна на Газетный переулок были открыты, и из них множество раз неслись хиты того времени: “В жизни очень часто так случается...”, “Эх, путь-дорожка фронтовая...”, “Давай закурим, товарищ, по одной.”, “Не нужен мне берег турецкий.” и другие. Все были пьяными или почти пьяными. Особенно мне было приятно смотреть на хорошо выпившего Марка Шульгина, таким веселым я его никогда больше не видел. Евреи тоже могут гулять, когда на душе светло.
Как и в первый свой приезд в Ленинград, я с вокзала направился на улицу Правды, к дяде Саше. Мне опять была предложена койка, на этот раз до нахождения жилья в частном секторе. Я понял так, что месяц меня могут потерпеть. Я думаю, что пояснений о том, кто был главный в их семье, не требуется.
С некоторым замиранием сердца я направился в НИИ — Суворовский проспект... Но мои опасения оказались напрасными: меня встретили по-деловому, и после короткой беседы начальник отдела кадров НИИ-49 пригласил для встречи со мной одного старшего научного сотрудника: “Вам с ним скучать не придется”. По понятным причинам я не стал выяснять у начальника, почему у него изменилось отношение ко мне. Старшим научным сотрудником оказался Григорий Львович Рабкин. Наша встреча с Григорием Львовичем заняла недолго, около получаса, но, как оказалось, с перерывами она длилась больше двадцати пяти лет.
А пока меня поместили в читальный зал библиотеки, где вместе со мной в ожидании результатов дополнительной проверки благонадежности сидело еще несколько человек. В том числе моя будущая сотрудница, доброжелательная и симпатичная женщина, Нина Яковлевна Третьякова. Важным результатом этого “сидения”, которое длилось около месяца, явилось то, что я тщательнейшим образом проштудировал замечательную книжку американских авторов Лауэра, Лесника и Мадсона “Основы теории сервомеханизмов”. Эта книга удивительно просто описывала сложные процессы автоматического управления и явилась хорошим фундаментом для моей последующей работы. После завершения процедуры проверки моих анкетных данных Особым отделом, я оказался в лаборатории Николая Николаевича Свиридова, которая занималась в то время вопросами координации разработки системы управления БСУ (береговой системы управления) крылатой ракеты “Шторм”.
Григорий Львович был одним из очень немногих в то время сотрудников института, имевших ученую степень кандидата технических наук, и поэтому его группе было поручено проведение теоретической оценки устойчивости и точности создаваемой системы. И со свойственной ему в то время энергией он взялся за эту проблему, с которой в последующие годы едва справлялось специально созданное отделение, численность которого в десятки раз превышала численность группы Рабки-на. Не говоря даже о том, что в составе этого отделения работало примерно двадцать кандидатов наук технических и физикоматематических и имелся колоссальный по тем временам парк вычислительных и моделирующих систем. А у Григория Львовича была группа теоретиков-вычислителей, группа клавишных вычислительных машин, попросту — арифмометров, обслуживающая вычислителей, и два или три техника, которые собирали нечто, называемое моделирующим стендом.
Я был ориентирован на то, чтобы возглавить работы на моделирующем стенде. Но, помимо этого, я был подключен и к расчетам, что, честно говоря, было интересно. Хотя главным моим инструментом в то время была логарифмическая линейка. Так что направление и характер моей работы определились.
Найти отдельную комнату для жилья оказалось не очень простой задачей, несмотря на то, что на улице Маклина, на площадке недалеко от Садовой улицы, которая кем-то и когда-то была выделена для этой цели, всегда стояли люди — и ищущие и предлагающие. Для того чтобы снять комнату, необходимо, естественно, совпадение некоторых условий. Необходимо, с одной стороны, для съемщика, чтобы был подходящий район, умеренная цена, комната, пригодная для жилья, хозяева не алкоголики, согласие хозяина на прописку жильца. Со стороны сдатчика необходимо, чтобы внешний вид съемщика вызывал доверие, а может быть, даже симпатию, чтобы ему не требовалась прописка, чтобы оплата была сделана за несколько месяцев вперед, и другие требования, которые могли быть самыми необычными. Поэтому я ходил на улицу Маклина и неделю, и две и, кажется, три. Два раза вроде все совпало, но в последний момент выяснялось, что хозяйка и не думает освобождать комнату и что она совсем не возражает жить вместе.
Наконец, одна молодая женщина сама подошла ко мне и предложила мне отдельную комнату в двухкомнатной квартире, в которой она жила вдвоем с матерью, в Смольнинском районе, то есть недалеко от института, с пропиской, за 200 рублей в месяц. Мы с ней, звали ее Катя, сразу поехали на Херсонскую улицу, я познакомился с ее мамой, мы друг другу понравились, и я без промедления отправился за своими вещами — все за тем же чемоданчиком.
Правда, после несколько дней моего проживания у Февралевых, такова фамилия была моих хозяев, видимо, с подачи родственников или знакомых, они мне заявили, что, во избежание возможных претензий с моей стороны, они решили меня не прописывать. Прописка у моих родственников исключалась, даже вопрос такой не мог быть поставлен. И я пришел к выводу, что поиск жилья придется продолжить. Но Февралевы были честными людьми, поэтому они, в конце концов, поверили и мне. Кстати, семья Февралевых состояла не из двух, а из трех человек. Третий — брат Кати, Женя Февралев, мой одногодок — в это время еще служил во флоте. Впоследствии я помог Жене устроиться на работу в наш институт, где он проработал высококлассным специалистом-механиком до самой пенсии. Так получилось, что мы всерьез подружились, а последние двадцать лет прожили с семьей Жени в соседних домах.
Перед Григорием Львовичем, а потом уже и перед нами двоими, была поставлена задача создать модель бокового движения крылатой ракеты на участке самонаведения на морскую цель и, таким образом, оценить устойчивость и точность проектируемой системы. Это была совсем не простая задача: я уже говорил об отсутствии в конце сороковых в Советском Союзе вычислительных машин: и цифровых (ЦВМ), и аналоговых (АВМ). Григорий Львович еще до меня решил, что процесс сближения ракеты с целью можно воспроизвести с помощью счетно-решающих устройств, основанных на уже освоенной нашей промышленностью вращающихся трансформаторах (ВТ). Но для моделирования динамики полета ракеты необходимо было в реальном масштабе времени решать дифференциальное уравнение. Для этой цели подошла бы любая АВМ. Но где ее взять, не заказать же в Америке? Мы узнали, что в Институте Автоматики и Телемеханики (ИАТ АН СССР) разрабатывается для собственных нужд какая-то АВМ, и Григорию Львовичу удалось получить чертежи основного элемента этой АВМ — операционного усилителя. Было изготовлено три таких усилителя, на их базе собрана модель ракеты, и в середине 1950 года наш моделирующий стенд заработал. Этот стенд едва размещался в одной большой комнате.
