Теперь у нас, по крайней мере, появились деньги. Я подрабатывала, сидя с чужими детьми, Брайан косил и полол лужайки, а Лори разносила газеты. Мама получала зарплату в 700 долларов в месяц. Когда я в первый раз увидела серо-зеленый чек на эту сумму, я подумала, что все наши финансовые проблемы остались позади. В день зарплаты мы шли вместе с мамой в большой банк напротив здания суда, где она обналичивала чек. Затем мама отходила в угол и запихивала банкноты в носок, который клала в бюстгальтер. А потом мы шли оплачивать счета: за дом, электричество и воду. Мама расплачивалась двадцатками и десятками. Принимающие деньги менеджеры отводили глаза, когда, стоя перед ними, мама залезала в бюстгальтер за носком, громко объясняя это тем, что хранит там деньги, потому что боится карманников.
Мама купила в кредит несколько электрических обогревателей и холодильник, поэтому мы заходили в эти магазины, чтобы внести месячный платеж, и рассчитывали закрыть кредит к началу зимы. Мама купила (тоже в кредит) несколько совершенно бесполезных вещей: абажур с бахромой и хрустальную вазу, объясняя это тем, что самый простой способ почувствовать себя богатым – это приобрести недешевые безделушки. Потом мы шли в магазин у подножия горы и покупали самые незамысловатые продукты: рис, фасоль, сухое молоко и консервы. Мама всегда выбирала консервные банки с вмятинами, даже если они продавались по полной цене, потому что говорила, что этих калек тоже надо любить.
Придя домой, мы вытряхивали содержимое маминой сумочки на кровать и считали деньги. Оставалось несколько сотен долларов, которых вполне должно было хватить на все наши расходы до конца месяца. Тем не менее, каждый раз к концу месяца деньги магическим образом исчезали, и я снова рылась в мусорном бачке в поисках чего-нибудь съестного.
Однажды осенью в конце месяца мама заявила, что на обед у нас остался один доллар. Этих денег было достаточно для того, чтобы купить один галлон мороженого, которое, по мнению мамы, не только вкусное, но и содержит кальций, полезный для растущих детских костей. Мы принесли галлон мороженого, и Брайан аккуратно разделил его на пять равных частей. Мама напомнила нам, чтобы мы ели медленно, потому что обеда на следующий день тоже не предвидится.
«Мама, а где же деньги?» – спросила я.
«Исчезли, исчезли, исчезли!» – с трагизмом в голосе отвечала мама.
«Но куда?» – уточнила Лори.
«У меня полный дом детей и муж, который пьет, как грузчик, – отвечала мама. – Поверьте, не так просто дотянуть до конца месяца».
«Как это, не так просто?» – подумала я. Другие матери прекрасно справлялись с этой задачей. Я начала допытываться у мамы, куда именно делись деньги. Может быть, она потратила их на себя? Или она дает деньги папе? Может, папа их ворует? Мама не ответила ничего вразумительного. «Дай деньги нам, – сказала я. – На следующий месяц мы разработаем бюджет и будем строго его придерживаться».
«Это легко сказать», – отвечала мама.
Мы с Лори действительно расписали бюджет, где даже предусмотрели немалую сумму, позволяющую маме купить ее любимые шоколадки Hershey и пару хрустальных ваз. Если мы впишемся в рамки бюджета, то могли бы приобрести теплую одежду и обувь и купить тонну угля, который до начала холодного сезона стоит дешевле. Мы смогли бы утеплить дом и, кто знает, может быть, даже поставить нагреватель для воды. Но мама так и не выдала нам деньги. И хотя у нее была постоянная работа, мы продолжали жить почти как раньше.
Той осенью я пошла в седьмой класс, то есть перешла из средней в Высшую школу Уэлча, которая располагалась на вершине горы с видом на весь город. К школе вела дорога с крутым подъемом. Сюда возили автобусом детей из Уэлча, а также из городков Дейви и Хемпхилл – слишком маленьких для того, чтобы иметь свою собственную старшую школу. Среди учеников было много детей из бедных семей с доморощенными прическами и одетых в дырявую обувь. Среди них я чувствовала себя комфортно.
Динития тоже перешла в эту школу. Утро, проведенное с ней в бассейне, было, пожалуй, самым счастливым за все время моей жизни в Уэлче. Но Динития больше не приглашала меня плавать. И хотя это был публичный бассейн, я не чувствовала себя вправе появиться там утром без приглашения. Мне кажется, мы обе понимали, что не стоит бросать вызов общественному мнению и афишировать межрасовую дружбу. Во время обеденного перерыва Динития общалась со своими чернокожими друзьями и подругами, но поскольку мы учились в одной классной комнате, то часто обменивались записками во время уроков.
Динития сильно изменилась. Она начала пить пиво в школе. В банку от безалкогольного напитка она наливала пиво Mad Dog 20/20 и приносила ее в класс. Я поинтересовалась, что с ней произошло, и она сказала, что у ее матери появился новый бойфренд и ситуация дома не самая лучшая.
За день до Рождества Динития передала мне записку с вопросом о том, какие женские имена на букву «Д» я знаю. Я перечислила все имена на «Д», которые смогла вспомнить: Диана, Донна, Дора, Дреама и Диандра, а потом написала вопрос: «Зачем?» Динития передала мне записку со словами: «Кажется, я беременна».
После рождественских каникул Динития в школе не появилась. Прошел месяц, и я решила узнать, что с ней произошло, и пришла к ней домой. Я постучала. Дверь открыл мужчина с цветом кожи кирзового сапога и желтыми от никотина глазами. Он не отворил второй застекленной двери, и мне пришлось разговаривать с ним через нее.
«Динития дома?» – спросила я.
«А чего это тебя интересует?»
«Я бы хотела ее увидеть».
«А она тебя не хочет видеть», – сказал мужчина и закрыл дверь.
После этого я пару раз мельком видела Динитию в городе. Мы помахали друг другу руками, но не обмолвились ни одним словом. Потом я узнала, что ее арестовали за то, что она зарезала бойфренда своей матери.
Девочки в школе постоянно судачили, кто девственница, а кто нет. И обсуждали, что они сами позволят своим парням с собой делать, а что нет. Мир разделился на девочек с бойфрендами и тех, у кого их не было. Вопрос бойфрендов стал ключевым. Я знала, что парни – опасные существа. Они могут говорить, что любят тебя, но хотят они от тебя только одного.
Хотя я не доверяла парням, в глубине души я хотела, чтобы один из них проявил ко мне интерес. «Ухажер» Кенни Холл был не в счет. Я думала о том, что если у меня появится бойфренд, смогу ли я его остановить, когда он захочет зайти слишком далеко. Но эти проблемы меня пока не касались. Проблема заключалась в том, что, как Эрни Гоад неоднократно мне высказывал (что случалось при каждой с ним встрече), я так страшна, что даже последняя собака ко мне близко не подойдет. Эрни всегда объяснял, что именно он имеет в виду – он говорил, что я такая страшная, что, если захочу, чтобы со мной поиграла собака, мне придется привязать себе на шею кусок сырого бифштекса.
Мама говорила, что у меня «хара́ктерное» лицо. Я понимала, что она выражается уклончиво, чтобы меня не обидеть. Мой рост был почти 182 сантиметра, я была бледна, как живот лягушки, мои колени были огромными, а локти постоянно задевали вс¸ и вся. Однако самой непривлекательной и заметной особенностью моего облика были зубы. Они отнюдь не были гнилыми или кривыми, боже упаси. Напротив, мои зубы были абсолютно здоровыми. Просто они были большими, и бурно росли, так что вылезали из моего рта. Они выпирали изо рта с таким энтузиазмом, что мне было сложно сомкнуть губы и приходилось вытягивать верхнюю губу, чтобы их прикрыть. Если я смеялась, то всегда скромно прикрывала рот рукой.
Лори старалась убедить меня, что у меня совершенно нормальные зубы. «Они просто чуточку крупноваты, – дипломатично говорила сестра. – В тебе есть свое очарование, как у Пеппи Длинныйчулок». Мама говорила, что именно челюсть делает мой внешний вид таким «хара́ктерным». Брайан заявлял, что в моем прикусе есть определенные удобства – я могу съесть яблоко через металлический забор из крупной сетки.
Мне нужны были пластинки для исправления зубов. Каждый раз, глядя на свое отражение в зеркале, я мечтала о том, что дети именовали «ртом Фредди Крюгера». У родителей не было денег на брекеты. Более того, за всю нашу жизнь никто из нас никогда не был у зубного врача. Но я сидела с детьми и делала одноклассникам за деньги домашнюю работу, поэтому немного зарабатывала. В общем, я решила сама накопить на брекеты. Я понятия не имела о том, сколько они могут стоить, и чтобы выяснить этот вопрос, обратилась к единственной девочке из моего класса, которая их носила. Сперва я одобрительно оценила находящееся у нее во рту чудо зубоврачебного мастерства, а потом как бы невзначай спросила, сколько оно стоит. Девочка ответила: «Тысяча двести долларов», и я чуть не упала. За час сидения с детьми я получала один доллар. Обычно я работала пять-шесть часов в неделю, следовательно, получалось, что, даже не тратя ни цента, я могу накопить нужную сумму через четыре года.
