Шпаков многое воспринял от Крылатых, Мельников — от Крылатых и Шпакова. Крылатых превыше всего ставил в разведчике разумную самостоятельность, находчивость и смекалку, широту кругозора, даже своевременное своеволие. Шпаков не терпел штампа, шаблона, ценил в оперативных решениях дерзкую творческую фантазию. И все это, подобно губке, впитал в себя мозг Вани Мельникова, обогатив опытом, полученным на прежних заданиях от таких многоопытных командиров-разведчиков, как Вацлавский и Виницкий.
Бесценна эта командирская «эстафете». Если подумать, то старт ее теряется в далеких годах. Ведь в сорок первом Вацлавский и Виницкий — командиры Крылатых и Шпаков — перенимали опыт у майора Спрогиса, человека, который партизанил еще в Гражданскую, охранял в Кремле Ленина, а потом стоял на посту номер один — у Мавзолея. Спрогис сражался в Испании и с первых дней Великой Отечественной вел разведку на Западном фронте. Учились Вацлавский и Виницкий и у бригадного комиссара Дронова, питерского рабочего подпольщика. Дронов штурмовал Зимний, дрался с Деникиным и Врангелем, громил самураев у озера Хасан, поднимал бойцов на штурм линии Маннергейма. В Отечественную стал Героем Советского Союза. А сами Спрогис и Дронов учились у таких людей, как Ленин и Фрунзе, Дзержинский и Берзин. Вот, если подумать, откуда начиналась «эстафета», вот откуда стартовала разведгруппа «Джек», хотя этого, может быть, и не сознавал ее третий командир — Ваня Мельников.
Группа идет по песку редкой цепочкой, и следы ее заносит ветер в песке. В безвестных могилах спят уже два ее командира. Но они не мертвы, Крылатых и Шпаков, раз их кровью оплаченный опыт живет в жизненно важных решениях Мельникова, ведет и направляет его. И за цепочкой из пяти разведчиков, как невидимый, но неразрывный фал, питающий их кислородом, тянется цепочка к командирам Октября…
Теперь Ваня Мельников ночами ищет на небе Сатурн, проверяет путь по компасу и карте. То и дело меняя азимут, он ведет группу через реки, железные и шоссейные дороги, мимо фольварков, городков и станций — на юг. Ночью, вплавь, под пулями, побросав вещевые мешки, котелки и плащ-палатки, пятерка переправляется через широкую Прегель.
Впереди много рек, и Мельников говорит:
— Пожалуй, надо попросить Хозяина сбросить нам парочку «зисовских» камер и насосы к ним, а? А то уж очень похоже на последние кадры кинофильма «Чапаев»!
Когда особенно трудно, когда положение кажется безвыходным, как прежде Крылатых и Шпаков, говорит он девчатам:
— Ти-ти-ти-та-та… Вперед! Ни в таких мы бывали переплетах!
Лицо у Вани Мельникова длинное, скуластое, глаза большие, с прищуром, как у охотника, — глаза много повидавшего человека.
Где удается, Ваня устанавливает наблюдение за железной дорогой. Теперь один — дежурит, второй — отдыхает, третий — охраняет радисток. В лесу Форст-Клайнур четырнадцать дней подряд до новой облавы контролирует «Джек» двухколейную железнодорожную магистраль Инстербург — Кенигсберг. Разведчикам удается принять новый груз. На свежих батареях Ане хорошо работается. Зина понемногу поправляется, получая дополнительный паек. Тысячу раз слепой случай ставит группу на край гибели, и тысячу раз вывозит ее случай счастливый. Теперь и Аня ходит в разведку, участвует в хозяйственных операциях — на женский голос бауэры охотнее открывают дверь.
Однажды какой-то старик переспросил ее из-за двери:
— Беженка, говоришь? Откуда и куда идешь?
— Из Гольдапа в Гдыню, — по-немецки заученно отвечает Аня.
— Не Гдыня, а Готенхафен!
И старик выстрелил из окна. Аня еле ушла. Откуда ей было знать, что немцы давно переименовали Гдыню в Готенхафен!
— Ты радистка, Аня, — возмущается Зина, — и не имеешь права рисковать собой так. Что за охота тебе лезть на рожон? Ну, что тебе, больше всех надо?
— Да, больше всех надо, — запальчиво отвечает Аня. — И тебе тоже, иначе ты бы не прилетела сюда!
Больше всех надо — это значит за все быть в ответе.
Подруги понимающе смотрят друг на друга.
Третье октября. Пасмурный день.
У всех в группе подавленное настроение — Берлин передал, что капитулировали последние повстанцы Варшавы… Берлин теперь слушает, совершенствуя свое знание немецкого языка, Аня.
Зина свертывает рацию, торопится. Над разведчиками летают две сороки и по своему сорочьему обычаю истошно стрекочут. Надо уходить — чего доброго, еще привлекут внимание…
К полудню разведривается. Высоко в поднебесье под озаренными солнцем кучевыми облаками летит стая желтоносых белых лебедей-кликунов. Летят они из суровой Скандинавии, из края фиордов, фьельдов и шхер, в благодатный край Средиземноморья. Глядя поверх шпилей высоких елок, Аня провожает своих «тезок» долгим взглядом, оглядывается на последнего в строю лебедя. Что-то этот замыкающий все заметнее отстает, теряет скорость и высоту. Уж не ранен ли бедняга где-нибудь над Балтикой во время какого-нибудь морского сражения?…
— «Лебедь несет снег в носу», — вспоминает Аня русскую поговорку.
Временами Аню охватывает жгучая обида — наши уже давно выиграли эту войну, доколачивают Гитлера на всех фронтах, а на ее, Анином, личном фронте побежденные гоняют победителей, убивают одного за другим лучших ребят… Эта обида оставляла ее, как только «Джеку» удавалось еще раз больно ударить в мягкое подбрюшье вермахта, передать «Центру» тайны его тыла.
Из радиограммы № 67 «Центру» от «Джека», 10 октября:
«Дислоцируемся в десяти километрах юго-восточнее Велау.
Во всем районе идет лихорадочная перегруппировка войск, с запада к фронту непрерывно подвозятся резервы. На западном берегу реки Алле, от Велау до Алленбурга, строятся новые и совершенствуются старые оборонительные рубежи. Сегодня с 7.00 до 19.00 по железной дороге Велау — Инстербург с запада на восток прошло 20 эшелонов…»
Из отчета штаба 3-го Белорусского фронта от 15 октября 1944 года:
«…От разведгруппы "Джек" поступает ценный материал. Из полученных 67 радиограмм — 47 информационных. Несмотря на потерю Крылатых и Шпакова, второй заместитель командира группы Мельников с руководством справляется…»
Третий месяц без бани. Разведчики умываются только дождевой или болотной водой. Ополоснул лицо, вытер ладони о штанину, и ладно. Главное — не подцепить вшей. Поэтому Мельников избегает пользоваться одеждой «языков»; заведутся «автоматчики» — пиши пропало, ничем в лесу их не выведешь.
— В Сеще при немцах и то мы каждую субботу в баню ходили, — вздыхает Аня.
Который день идут болотом, по уши в черной грязи и тине, похожие на леших. Наконец выбираются в сухой смешанный лес. Рядом — безымянная лесная речка.
