Это была Казань военного времени. Год 1943-й. Большинство эвакуированных из Москвы и Ленинграда институтов Академии наук располагались на территории Казанского государственного университета.
Мы рентгенографировали явления при детонации взрывчатых веществ. Игоря Евгеньевича занимало и удивляло все: кенотрон, который заменял рентгеновскую трубку при кратковременном перекале катода, способ синхронизации рентгеновской вспышки с желаемой фазой взрыва, но прежде всего — результаты рентгенографических экспериментов.
С интересом рассматривал первые рентгенограммы взрыва азида свинца. Активно участвовал в обсуждении новой методики.
Наши встречи с Игорем Евгеньевичем стали более регулярными в 1949—55 годах. В это время он возглавлял группу молодых физиков, занимавшихся исследованием термоядерного синтеза. Не колеблясь, он прекратил работу по фундаментальным проблемам теоретической физики, чтобы заняться прикладными вопросами, которые были важны для обороны нашей Родины. В 1948—49 годах наша лаборатория обнаружила явление высокой электропроводности продуктов взрыва и диэлектриков, подвергнутых сильным ударным сжатиям. Сопротивление продуктов взрыва вблизи фронта детонационной волны оказалось на много порядков меньше предсказанного теоретиками. Этот вопрос имел существенное значение. Игорь Евгеньевич активно поддержал нас. До сих пор мы храним его доброжелательный отзыв, датированный 1950-м годом.
Общеизвестна нетерпимость Игоря Евгеньевича к любым нарушениям научной этики. Ветераны теоретического отдела Физического института (ФИАН) утверждают, что за треть века, на протяжении которой Тамм руководил отделом, у них ни разу не было каких-либо споров по приоритетным вопросам. К 1970 году этот коллектив насчитывал более 40 физиков высокой квалификации. Каждый из них был самостоятельной творческой индивидуальностью. Микроклимат, созданный и поддерживаемый руководителем, практически исключал возможность разногласий и распрей, которые так губительно действуют на творческую атмосферу даже небольших научных коллективов.
Вот случай, когда Игорь Евгеньевич преподал урок этики и правил поведения автору этого рассказа. Шумное совещание у научного руководителя института, посвященное очередным задачам. Только что прошло награждение большой группы научных работников государственными премиями и орденами. Несколько основных исполнителей «выпали» из списка награжденных. Я выступил с эмоциональной речью, отмечая несправедливость по отношению к некоторым участникам работы (говорил, конечно, не о себе). Был молод, не мог до конца оценить мудрые строфы Омара Хайяма:
Ты обойден наградой?
Позабудь!
Дни вереницей мчатся,
Позабудь!
Небрежен ветер
В вечной книге Жизни,
Мог и не той страницей
Шевельнуть.
После заседания по дороге домой Игорь Евгеньевич говорил: «В принципе вы правы. Но ведь надо понимать цель и задачи любого высказывания. Вам не кажется, что ваше сегодняшнее выступление было неэтичным по отношению к научному руководителю, которого вы так уважаете?» Этот получасовой разговор запомнился на всю жизнь. Доброта, внимание к нуждам и заботам людей, независимо от их общественного положения, и высокая принципиальность удивительно сочетались в нем.
Бывают люди, которые делают добро «в кредит», потому что ожидают ответного добра. Бывают и такие, кто получает удовлетворение от сознания содеянного добра, не ожидая благодарности. Игорь Евгеньевич принадлежал к людям высшей категории — он делал добро очень естественно, не думая о возможных последствиях для себя. Это гуманизм, основанный на твердых принципах и глубоких убеждениях. Гуманизм без оглядки на временные обстоятельства.
В те годы, когда генетика у нас была гонима, Тамм с восторгом воспринял открытие Криком и Уотсоном структуры гена — материального носителя наследственности. В блестящих лекциях по генетике в 1956—1964 годах он популяризовал значение открытия двойной спирали и наследственного кода. Эти лекции привлекали огромное количество слушателей самых различных специальностей. Под его влиянием в Институте атомной энергии И. В. Курчатов организовал биологический сектор, с которым Тамм тесно сотрудничал до 1967 года.
Вот еще примеры, иллюстрирующие принципы Игоря Евгеньевича.
1952 год. Тамм узнает, что к группе философов, обвиняющих Альберта Эйнштейна в махизме и идеализме, присоединился один физик, считавший себя учеником Игоря Евгеньевича. Чтение его статьи происходило на квартире моего близкого друга. Игорь Евгеньевич с большим раздражением вышел из-за стола и заявил: «Вы понимаете, здесь возмутительно не только то обстоятельство, что он подпевает тем философам, которые ничего не понимают в теории относительности. Он пишет в статье о том, чему сам не верит». Рассказывают, что через некоторое время после этого случая на каком-то заседании рядом со стулом Игоря Евгеньевича оказалось свободное место. Опоздавший физик, о котором шла речь, сел на это место и поздоровался с Игорем Евгеньевичем. Вместо ответа тот резко встал и пересел подальше.
Приблизительно в те же годы было принято несправедливое решение об исключении из состава института одного математика. Когда об этом стало известно, некоторые сотрудники, как это нередко бывало в то время, зная, что их коллега ни в чем не виноват, все же старались при встрече не замечать его. Игорь Евгеньевич, напротив, в день его ухода предупредил своих сотрудников: «Сегодня после обеда меня не будет — должен поддержать М. и помочь ему собраться в дорогу».
Один из учеников Игоря Евгеньевича — Евгений Львович Фейнберг так говорит об особенностях характера и стиля работы Игоря Евгеньевича: «...Концепция порядочности с какой-то особой цельностью выработалась в определенной среде и в определенную эпоху — именно в лучших слоях трудовой интеллигенции в России конца XIX — начала XX века — и перешла к нам оттуда... В Игоре Евгеньевиче эти черты сочетались с редкой полнотой, позволяющей считать его некоторым эталоном».
«Едва ли не главной из этих черт была внутренняя духовная независимость — в большом и малом, в жизни и в науке».
«Игорю Евгеньевичу было глубоко свойственно чувство собственного достоинства. Я решусь даже сказать, что он был гордым человеком. Однако, употребляя это слово, нужно многое объяснить. Это была не та гордость, которую вульгарные люди отождествляют с высокомерием. Российская интеллигенция, из которой вышел Игорь Евгеньевич, выработала свои, особые мерки».
Он был очень требователен к себе, огромная часть сделанного не получила отражения в публикациях — он печатал только подлинно результативные вещи, и число опубликованных им работ, по теперешним масштабам, неправдоподобно мало (если исключить популярные статьи, обзоры и перепечатки на других языках, наберется лишь 55 научных статей).
