Ознакомительная версия.
«Вечером поступил тревожный приказ срочно отступить. Наш марш фактически был бегством из кольца, которое многократно превосходящие русские силы почти замкнули вокруг нас. Мы отходили, находясь в каком-то безмолвном отчаянии, и шатались от усталости. Несмотря на продолжающееся движение, нас одолевал сон: веки смыкались, ноги механически шагали, но затем подкашивались, и мы падали, просыпались от падения и от боли, схватывались, вставали на колени, поднимались, помогая один другому, и из последних сил, которые нам придавал страх смерти, шатаясь, шли дальше...»
Комментарии, по-моему, не требуются.
* * *
После возвращения из Латвии дивизия некоторое время была во втором эшелоне. В эти дни прибыл приказ о назначении Винокурова начартом полка, а меня — командиром батареи. Мой первый шаг в новой должности не был связан с боевой деятельностью, но я его запомнил надолго.
К этому времени из шестерых недоучившихся курсантов Рязанского артиллерийского училища, прибывших в Туймазу летом 1942 года, в батарее оставалось двое: я и командир орудия Василий Пантелеев, дружба с которым не прекращалась со дня прибытия. Из строевой части поступило распоряжение представить кандидатуру для направления в военное училище, и я, не задумываясь, велел вызвать Пантелеева. Вот какой разговор состоялся между нами наедине:
— Вася, как считаешь, скоро война кончится?
— Думаю, скоро, через полгода, может быть, даже раньше.
— А тем временем убить или искалечить могут?
— Конечно, зачем спрашиваешь?
— Так вот, друг милый, поезжай учиться. Пока выучат на офицера, война закончится, цел будешь. Полчаса тебе на размышление.
Через полчаса я подписал направление, и, передав командование расчетом своему бессменному наводчику, рослому Щербинину, Пантелеев навсегда покинул батарею. Расскажу о нем подробнее.
Старше всех моих фронтовых друзей и, бесспорно, самым добродушным из них был Василий Алексеевич Пантелеев. Он родился в 1914 году где-то на границе Московской и Ярославской губерний в многодетной семье небогатых мещан. Любопытно, что из всех братьев и сестер Василий единственный носил фамилию Пантелеев и отчество Алексеевич. Причиной была запись в церковно-приходской книге, где значилось, что был рожден «раб Божий Василий Алексеев, Пантелеев сын». Когда он достиг совершеннолетия и ему на основании этой записи оформляли советский паспорт, не шибко грамотные чиновники пренебрегли запятой, и вместо Василия Пантелеевича Алексеева в стране появился Василий Алексеевич Пантелеев.
Жениться он до войны не успел. Живя в Подмосковье, работал станочником на одном из столичных заводов и одновременно учился на заочном отделении юридического института. Большой любитель литературы и отличный рассказчик, он знал наизусть всего Есенина, которого, вопреки мнению партии, считал лучшим советским поэтом.
Василий был почти двухметрового роста, нормального сложения, не очень широк в плечах. Военная форма плохо сидела на нем, рукавам гимнастерки и шинели вечно недоставало длины, а пилотка никак не держалась на Васиной круглой, всегда коротко остриженной голове.
Пантелеев все годы был командиром орудийного расчета. Несмотря на то что он был человеком абсолютно невоенного склада, воевал Василий хорошо, дело свое знал, к тяжелому труду и невзгодам был приучен, все приказы командиров исполнял старательно. В бою не трусил, правда, иногда бывал немного суетлив. В батарее все без исключения любили его за покладистый характер, доброту и отзывчивость. С легкой руки Вани Жмака, молоденького солдата из орудийного расчета Василия, почти все батарейцы ласково называли Пантелеева «дядей Васей».
В батарее было несколько украинцев, и они частенько подшучивали над Василием за неумение правильно произносить украинские слова. Когда его просили произнести «бiленьке телятко», а у Пантелеева, как он ни старался, получалось «беленька тилятка», все вокруг покатывались от смеха.
В 1948 году я встретился с Васей в Москве, и в конце дня мы поехали к нему домой в Кусково. В большом старом доме Алексеевых было много домочадцев, но, прежде чем знакомить с ними, Василий повел меня к своей престарелой матери. В небольшой комнате тускло светился огонек лампады под иконой Богоматери, в кресле сидела повязанная темным платком сухонькая горбатая старушка. Вася присел у кресла и, почти касаясь губами уха матери, громко произнес: «Мать, это Изя. Помнишь, я рассказывал о нем». Старушка мигом соскользнула с кресла и, стоя передо мной на коленях, начала бить поклоны, пыталась поймать и поцеловать мою руку. Я был ужасно смущен, поднял ее с пола и усадил в кресло, а она все повторяла: «Спаситель вы моего Васеньки, да хранит вас Бог!»
В последующие годы по долгу службы я часто бывал в Москве, и редкая командировка обходилась без встречи с Пантелеевым. Несколько раз мы оба участвовали в ставших традиционными встречах ветеранов дивизии. Василий и его жена дважды были гостями нашего киевского дома. Поэтому я хорошо знаю, как сложилась жизнь моего фронтового друга после того, как он покинул батарею.
Окончание войны застало Василия курсантом военного училища, а спустя месяц он уже был под Москвой, где в составе специального сводного батальона третьего Белорусского фронта готовился к Параду Победы на Красной площади. В этот и подобные батальоны отбирали участников войны на всех фронтах. Чтобы стать участником парада, требовалось иметь не менее двух орденов, а Василий за годы войны в батарее был награжден медалью «За отвагу» и тремя орденами, да и рост у него был гвардейский. В сводном батальоне он встретился со своим преемником Дмитрием Щербининым, узнал от него наши новости. Всех участников парада отлично обмундировали (над этим сутками трудилась добрая сотня столичных закройщиков), наградили каждого еще одним орденом,обильно кормили и, главное, тренировали долгими часами не только днем, но и ночью, когда перекрывалось движение транспорта по Красной площади.
Вскоре Пантелеев демобилизовался, окончил свой институт и стал прокурором по гражданским делам в республиканской прокуратуре. Женился на молодой землячке Валентине, не уступавшей ему в росте. Приступил к строительству собственного подмосковного дома, продолжавшемуся многие годы. Тем временем неплохо продвинулся по служебной лестнице, заведовал канцелярией российского Министерства юстиции. Его начальник, заместитель министра, который тоже был из фронтовиков, уважал Василия как соратника по войне и как преданного помощника. Пантелееву было даже доверено получать в правительственных магазинах положенное высокому начальнику «персональное» продовольствие. В Васином рассказе меня поразило, что взамен утреннего завтрака в кремлевской столовой (Васин начальник завтракал дома) шеф ежедневно получал «сухой паек» — двенадцать яиц (!). Время от времени Вася при встречах дарил мне «персональные» американские сигареты, а когда мы ужинали у Пантелеевых, на столе была недоступная простым смертным водка «Московская» специального производства и розлива.
Ознакомительная версия.
