То, что вы называете «необыкновенным», – говорил Грин, – часто представляет собою не что иное, как самую подлинную действительность. И наоборот, действительность то и дело оборачивается настоящей фантастикой. Что может быть «таинственнее», то есть непонятнее, того, что ежеминутно происходит перед нашими глазами. Миллиард загадок! И как только мы решим какую-нибудь из них, это сейчас же выталкивает сотню новых загадочных явлений. Людская масса, ради своего спокойствия, старается об этом не думать и только «чудаки» и поэты, для которых закон не писан, иногда открывают нам глаза на то, что скрывается внутри явлений.
В награду за это им достаются оплеухи.
Однажды я услышал от Грина такое замечание:
– Пушкин прекрасно знал, что он гениален. Но у него было достаточно ума и осторожности, чтобы никому об этом не говорить. Люди еще не доросли до того, чтобы спокойно принимать такого рода заявления, – они слишком ограниченны и завистливы.
Если Грина спрашивали о наилучшем, по его мнению, способе литературного изложения, он неизменно отвечал:
– Ставьте своих героев в самые трудные и замысловатые положения, а потом заставляйте их выкарабкиваться. Только тогда они начнут у вас жить, действовать и говорить – интересно, поучительно, с открытой душой. Ведь лучше всего узнаешь человека, когда он в некотором смятении. Например, когда он участвует в драке, объясняется в любви, играет в карты или получает деньги.
На простодушный вопрос одного начинающего беллетриста: «Как научиться хорошо писать?» – Грин ответил далеко не просто:
– Тренируйте воображение. Лелейте мечты.
Из так называемых нравственных качеств, которые я имел возможность отметить у Грина, меня больше всего привлекали: доброта, врожденная и естественная деликатность и то, что мы понимаем под словом порядочность – душевная чистота.
Несмотря на свою нервную и вспыльчивую натуру, он никогда не был зачинщиком стычек и даже в сильно возбужденном состоянии часто отходил в сторону. И это вовсе не было признаком трусости, – в трусливой осторожности никто его упрекнуть не мог.
Грина нельзя было назвать бессребреником. Но он ценил деньги главным образом за то, что они давали ему возможность доставлять людям какую-нибудь радость.
Грин говорил:
– Бесценная радость существования заключена для нас в природе, потому что мы сами – неотделимые ее частички.
Потом стал говорить о городе, о цивилизации.
– Она воспитывает нас на жадности и насилии. Трудно сказать, когда мы наконец сумеем победить это зло. Кроме того, в моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием. «От палки родится палка!» – говорил мне один дагестанец.
Если сейчас меня спросят, чем же силен этот писатель, почему его любит народ, я не найду другого ответа, – он был поистине добрый человек!
Н. Вержбицкий
Грин не уклонялся от жизни. Он ее щупал, он ее видел. Он, как льдины, прошел через великие реки и плыл по морю, оторвавшись от берега, пустого и обыденного, но им не забытого.
Странность поведения Грина давала почву для самых необычайных легенд. Грин опровергал их.
– Ну что вы, какие эти анекдоты, так, – говорил он. – Раз я пришел в одно издательство, где мне давно должны были заплатить. Зашел выяснить в бухгалтерию и случайно, уронил спичку на их бесчисленные бумаги. Потом стали рассказывать, что я поджег бухгалтерию. Правда деньги мне выплатили.
Этот скуластый, с устало-вежливым лицом человек, любящий литературу, ни на кого не похожий, ни к кому не пристающий, ничего не просящий, мечтал о человеке, который может сделать сверхневозможное. Его мечты – это мозговое усилие, подвиг, который превращает фантазию в действительность.
В Доме искусств родилось самое прекрасное гриновское произведение – «Алые паруса». Мы были первыми слушателями. Он назвал его феерией, но его в полной мере можно было назвать сказкой. «Алые паруса» были написаны на огромных листах, вырванных из бухгалтерских книг. Мы передали рукопись А.М. Горькому. Он восторженно встретил «Алые паруса». Особенно он любил читать и перечитывать то место, где Ассоль встречает корабль с алыми парусами.
Это произведение принесло писателю славу. Грин стал художником молодежи. Он стал символом мечты о невозможном. Но таком невозможном, которое надо записать на сегодняшний день как невозможное и как реальное – на завтра.
Грин тщательно работал над своими произведениями, ища наиболее выразительные слова для выпуклого, рельефного изображения своих фантастических героев. Писатель, который понимает, как может жить человек в разных обстоятельствах, знает путь человека в будущее, – большой писатель. Грин видел белые города на берегах Черного моря так, как их никто не видел. Он видел желтоватые берега крымских обрывов так, как их не видели другие.
Александр Грин всегда много работал, много писал. Он хотел дописаться до чуда. И оно свершилось – это «Алые паруса». Сама необходимость труда, сам труд прекрасен. И парус, который белеет, имеет право на красоту. Необходимость может быть красивой. Когда человек поднял паруса, шелк их стал радостью признания воли ветра, радостью признания красоты рабочего часа. Веревки, которые проходят через руки матросов, грубят кожу, она может покраснеть, лицо может покраснеть, обожженное морским солнцем, но и труд алого цвета, труд прекрасен, как парус.
Издревле люди, пускаясь в дальнее плавание, украшали корабли. Грин придумал и дал жизнь новому символу – алые паруса, он украсил сам ветер, ветер мечты о невозможном.
Грин переспорил жизнь, утверждая, что она прекрасна. Таким он остался в памяти.
В. Шкловский
Гринландия, бесспорно, страна не только героев, но и негодяев, страна как ослепительного великолепия, буйного цветения человеческих сил, так и беспросветной мировоззренческой и другой нищеты. В ней постоянно сталкиваются антимир веры, бескорыстия, подвижничества, с одной стороны, нечистых помыслов, речей и действий – с другой.
При всех своих поражениях и отступлениях зло в Гринландии живуче, многообразно и «многожанрово», поэтому гринландия – едва ли одна из тех утопий, которыми так богато человечество, начиная с Эдема или греческих счастливых островов. Утопия, врачующая раны истории, сознательно, даже демонстративно закрывает глаза на ее черные и кровавые цвета, тогда как мир Александра Грина, несмотря на свою мечтательность, – это причудливый, но точный сколок с современного ему мира.
Река жизни, которая некогда хлынула в литературу нового времени по большой дороге с ее перекрестками и харчевнями, у Грина вливается в море, в котором красота мира слилась с его непредсказуемостью, распахнутостью навстречу новым возможностям. Гриновская маринистика – это наивный, но прекрасный апофеоз человеческой свободы, сладкой и страшной власти «Несбывшегося», мира, о котором последнее слово еще не сказано.
