А где-то бомбят… Где-то рядом…
Пробежала с криком раненая курица… Это так страшно…
Мама мне не подсказывала. Никто. Я сама сняла с себя золотой крестик и спрятала его в муку. И кошелек с деньгами тоже спрятала. Я вела себя, как старая бабушка, я все знала. Уже я видела каких-то людей, которые ходили и приказывали:
— Сними это… Отдай это…
Муку, десять килограммов, я несла до нашего села — шестнадцать километров. Не верите? Но это так. Это правда. Хотя я видите какая маленькая, балетный вес.
На дороге горел бронетранспортер… Цветы на клумбе горели… Олеандры, розы… Георгины, петунии… (Молчит.) И все это в неописуемо прекрасный летний день… (Молчит.) Все это казалось каким-то наваждением… Клумбы, перепаханные гусеницами танка, как трактором… После стройки… (Молчит.) После стройки?.. Если бы не слышать, что стреляют…
Я шла спокойная… Если бы меня в тот момент убили, я не успела бы испугаться…
Пробежала раненая беременная кошка… Черная… (Молчит.)
Все старалась зачем-то запомнить… (Пауза.) Я читала много военных книжек… Я уже знала, что это надо запоминать… (Молчит.)
Идет шоссейная дорога, и рядом — железнодорожное полотно. На рельсах сидели молодые парни: у одних — черная лента на голове, у других — белая. И у всех — оружие. Они еще меня подразнили, посмеялись. Как будто ничего не случилось. Это правда.
Стоит грузовая машина. Пустая. За рулем сидит убитый водитель… В белой рубашке…
Мы обошли его… Без страха. В недоумении.
Бежали через мандариновый сад… Где-то стреляли… (Молчит.)
Я тащу муку…
— Оставь, — просит мама.
— Нет, мама, я не оставлю. Началась война…
Медленно, на малой скорости, движутся „Жигули“. Поднимаем руки. Голосуем. Машина проходит мимо, и так медленно, как на похоронах. На первом сиденье — парень с девушкой, на втором — труп женщины. Она, как большая кукла… как манекен, качается…
Почему-то не страшно…
У самого моря — еще одни „Жигули“… Лобовое стекло разбито… Лужа крови… Женские туфли валяются… Мужская шляпа…
Почему-то не страшно… Только скорее хотелось домой… Это правда.
Откуда-то сверху пополз тяжелый гул. Мы поднимали головы к небу: что там? А навстречу нам двигались танки. Они шли не колонной, а поодиночке, в беспорядке… Наверху сидели солдаты с автоматами. Автоматы в упор на нас наставлены… Они шли в беспорядке, потому что одни танки быстро уходили вперед, другие останавливались у коммерческих ларьков. Солдаты соскакивали… Прикладами сбивали замки… Брали шампанское, конфеты, шоколад. Все смеялись, очень много смеялись… За танками шел автобус „Икарус“, набитый матрацами. Почему — матрацами?
Война? Но разве это война? Какая-то война, не похожая на войну. В книжках она другая… Там приходят чужие… А тут все свои… На одном языке говорят… Братья… Знакомые… (Молчит.) На одном языке говорят… (Повторяет эти слова несколько раз.)
Дома мать кинулась к телевизору. Включила. Играл симфонический оркестр…
Перед тем как идти на рынок, я заготовила помидоры, огурцы… Чтобы консервировать… Банки вымыла… (Пауза.)
И вот я стала кухарить. Закручивать банки. Мать смотрела на меня как на сумасшедшую. А я кипятила, варила… Пробовала, что получилось: хватает соли или не хватает — добавить… Я продлевала нашу прежнюю жизнь… Еще на час, два… На один вечер… На одну ночь… Я люблю свой дом… Я люблю свою маму…
Я не знаю сейчас: жива моя мама или нет?
Утром через наше село пошли танки. Один остановился возле нашего дома. Экипаж — русский. Я поняла: наемники. Хотела у них спросить:
— Куда вы едете?
Они позвали маму:
— Мать, дай воды.
Мама принесла им воды и яблок. Воду выпили, а яблоки не взяли. Сказали:
— У нас вчера одного отравили яблоками.
Я боюсь крови… Я больше всего боялась увидеть, как убивают…
На улице встречаю подругу:
— Что у тебя? Где твои?
Она прошла мимо. Я побежала за ней, схватила за плечи:
— Что с тобой?
— Я уже твою маму предупредила: вы ко мне не подходите: я — мингрелка, у меня муж — абхазец.
Я обняла ее изо всех сил!!
Ночью к ней приходил родной брат… И хотел ее мужа убить… Только за то, что он абхазец… Только за это…
Через несколько дней хоронили соседа… Грузина… Девятнадцать лет… Его мать идет за гробом: то плачет, то обернется — и смеется… Она сошла с ума… (Молчит.)
Они недавно в одном классе учились, а теперь стреляют друг в друга… (Молчит.)
Вы когда-нибудь случайно подслушали, о чем говорят старики возле дома на скамейке? О том, как они были солдатами. А старые женщины вспоминают, какие они были молодые и красивые. (Пауза.) Мужчины воюют… Мальчишки…
Моя мама говорила… Она говорила: „Я никогда так не была счастлива, как в старости. И вдруг — война“.
Сидит старая женщина над убитой собачкой… И плачет… Все смотрят и молчат…
Моя мама ужасная трусиха… Прибежит от соседей:
— Рассказывают, что в Гаграх сожгли целый стадион грузин.
— Мама!!
— А еще я слышала, что грузины кастрируют абхазцев.
— Мама!
— Вот ты не веришь… А в Сухуми разбомбили обезьянник… Ночью грузины за кем-то гонялись и думали, что это абхазец. Они его ранили, он кричал. А абхазцы на него наткнулись, думали: грузин. Догоняли, стреляли. А под утро все увидели, что это раненая обезьяна. И все кинулись ее жалеть.
А человека бы убили…
Мне нечего было сказать моей маме.
Я пошла в церковь. Людей не было. Я стала на колени и за всех молилась. Я не знаю, кому я говорила? С кем?
Я ему говорила:
— Они идут, как зомби. Идут и верят, что творят добро. Но разве можно автоматом и ножом творить добро? Вразуми их!
Они заходят в дом и, если не находят никого, стреляют в скотину… Я видела убитых поросят… Крову с простреленным выменем, из которого текло молоко… Даже убитого попугая в клетке… Они стреляют в банки с вареньем, в мешки с мукой… Они расстреливают из автоматов воробьев: одни по эту сторону, другие — по ту… Вразуми их!
Вчера я была свидетелем… Я сама видела, как молодой парень… Грузин… Он бросил автомат и кричал:
— Куда мы приехали!! Я могу погибнуть за Грузию! Я приехал погибнуть за Грузию, а не воровать чужой холодильник! Зачем вы идете в чужой дом и берете чужой холодильник? Чужой ковер? Я хочу умереть за Грузию…
Его под руки куда-то увели. Уговаривали.
Другой грузин поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял:
— Братья абхазцы! Я не хочу вас убивать, и вы в меня не стреляйте.
Его застрелили свои в спину…
Об этом все друг другу рассказывают… Он поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял: „Братья абхазцы…“
