Впоследствии, на Оправдательном процессе, многие судьи – к примеру, секретарь трибунала Гильом Маншон, инквизитор Изамбар де Ла Пьер и др. – уверяли, что были полностью на стороне Жанны и всячески старались помочь ей. Это нашло отражение в таких исторически корректных произведениях, как роман Марка Твена и фильм Виктора Флеминга. Послушать Маншона, де Ла Пьера и прочих, так Кошон и два-три его сообщника действовали среди сборища недругов, которые там и сям ставили им палки в колеса. Это не имело ничего общего с действительностью. Перечисленные «защитники» просто играли с пленницей в «хороших судей», при этом роль «плохого судьи», разумеется, предоставлялась Кошону. Судя по всему, сам Кошон знал об этих играх и не имел ничего против них – ведь они способствовали осуждению Жанны.
Инквизитору Изамбару де Ла Пьеру часто ставят в заслугу, что во время казни Жанны он принес из ближайшей церкви распятие и держал его перед гибнущей девушкой. О, добрая душа! Отправил на костер ни в чем не повинную девушку – зато принес ей крестик!
Все судьи знали о многочисленных нарушениях прав Жанны. Допустим, никто не требовал от них самопожертвования, они могли помалкивать об этом при Кошоне, но ничто не мешало им связаться со своими друзьями за пределами оккупированной территории и попросить их привлечь внимание церковной общественности к руанским событиям. Особенно это касается И. де Ла Пьера, который вполне мог апеллировать к инквизиторам в Испании, Италии и других странах. «Лучший друг» Жанны, секретарь Маншон, искажал ее ответы и другие материалы процесса, полностью следуя пожеланиям Кошона. Все судьи подписали смертный приговор Жанне.
Процедура инквизиционного суда допускала самый жестокий произвол в отношении обвиняемых. Теоретически это обосновывалось тем, что спасти вечную душу подсудимого много важнее, чем сберечь его бренное тело, а потому лучше осудить невиновного, чем выпустить из своих когтей преступника против веры. Действовала презумпция виновности: если подсудимый не мог доказать свою невиновность, этого было достаточно для обвинительного приговора. Судьи были также и обвинителями. Пытки и жестокие испытания – например, огнем и утоплением – считались в порядке вещей. Доказательствами вины считались как признания под пытками, так и стойкость по отношению к последним. Более того, доказательством вины подсудимого могла считаться даже родинка в определенном месте тела, не говоря уже о соседском доносе.
Казалось бы, более чем достаточный простор для произвола. Однако организаторы трибунала умудрились нарушить скудные права Жанны даже в рамках этой дикой процедуры. Первым нарушением стало содержание девушки в Буврёе, вторым – уничтожение материалов предварительного расследования. Среди прочих нарушений – непредоставление Жанне защитника. Точнее, ей предложили выбрать защитника из участвовавших в процессе обвинителей. Впоследствии добавилось еще одно нарушение, которое окончательно перечеркнуло правомочность процесса (даже по меркам церкви): отказ в требовании Жанны передать ее дело на рассмотрение папы и Базельского собора.
Трудно понять, зачем судьи пошли на все перечисленные нарушения, ведь они делали неправомочным будущий приговор. Ограничивая Жанну во всем, судьи оказывали своим английским работодателям медвежью услугу. Однако не менее удивительно, что большинство этих нарушений сошло им с рук. Да, обвинительный приговор был позже аннулирован, но процесс в целом признан соответствующим букве католического закона. Никто из этих судей (по сути – преступников) не был наказан.
Процесс начался 21 февраля 1431 года в 8 часов утра. Мы, читатель, не будем останавливаться подробно на допросах. Во-первых, это блестяще сделал Райцес (да и тексты протоколов нетрудно найти в Интернете), а во вторых, задача этой книги – в другом.
Просто проанализируем ход допросов.
Судя по ответам Жанны, девушка тянула время. Она, разумеется, надеялась, что спасенные ею французы придут к ней на помощь. Она не могла знать, что арманьяки пользуются ее заточением, чтобы вольготно действовать в Нормандии, прежде всего грабить, но никак не пытаются помочь своей соратнице.
В самом начале суда Жанна отказалась отвечать на все вопросы судей без исключения, объяснив, что делать это ей запретили Голоса. Со стороны девушки это был блестящий ход: не имея возможности обвинить ее конкретно, судьи были вынуждены довольствоваться скудными сведениями, которые выудил у нее Луазелер, но и это не могли делать открыто, чтобы не продемонстрировать Жанне нарушение тайны исповеди. Пытать Жанну пока не было возможности – судьи понятия не имели, каких признаний от нее добиваться. Поэтому они сперва согласились, чтобы подсудимая отвечала не на все вопросы.
Жанна осторожно этим пользовалась. Она не отказывалась давать ответы, когда они были очевидны – например, в том, что касалось ее лично. Во многих случаях ответы были уклончивы. Она часто отвечала вопросом на вопрос. К примеру, когда ее спросили, видела ли она на Голосах одежду, она спросила: «Вы полагаете, Бог не имеет возможности одеть своих святых?» Такой ответ мог означать, что Голоса были одеты, но подловить на этом Жанну невозможно. Замечу, что именно такой ответ соответствует версии о том, что Жанна выдумала Голоса.
Жанна попросила снять с нее кандалы, и ей отказали – на том основании, что она неоднократно пыталась бежать. Один случай бесспорен: попытка бегства из Больё. А еще? Разве что из Боревуара. Но получается, что судьи сами рассматривали тогдашний поступок Жанны именно как попытку бегства, а не самоубийства. Дополнительный аргумент в пользу того, что Жанна тогда использовала самодельную лестницу, а не выпрыгнула из окна, и это было известно судьям.
Некоторые историки, особенно англичане, полагают, что значительную часть времени Жанна была свободна от кандалов – в частности, во время публичных слушаний. Если бы это было правдой, то просьба Жанны как минимум вызвала бы вопрос со стороны части судей – о каких кандалах речь? Поскольку такого вопроса не последовало, можно не сомневаться, что на первое слушание Жанна была доставлена закованной в кандалы. А раз ей отказали в ее просьбе, вывод однозначен – закована она была и во время других слушаний.
Батардисты часто обращают внимание на то, что Жанна, когда ей предложили прочесть молитву «Отче наш», ушла от этого. Не отказалась, но поставила неудобное для судей условие – чтобы ей дали возможность нормально молиться и исповедоваться. По мнению батардистов, некий тайный орден запретил Жанне читать молитвы. Так ли это? Жанна знала, что судьи настроены против нее и ищут любой повод для обвинения. Догадывалась, что и требование прочесть молитву преследует ту же цель. Какова была бы реакция судей, если бы Жанна выполнила их требование? Не обвинили бы ее в искажении смысла молитвы, которая предназначена для обращения к Богу, а не для демонстрации своих познаний? Ведь и это было бы расценено как ересь.
