Слова старика растрогали меня. Надо же, что жизнь делает с людьми!
Блокада партизанских лесов. — Воевода подает в отставку. — Репрессии. — Мы еще вернемся!
Все 20 лет оккупации не утихало всенародное сопротивление польским помещикам и капиталистам. Я участвовал в нем с 1920 по 1925 год и все это время восхищался стойкостью, мужеством, героизмом патриотов, поднявшихся на священную борьбу за свои права, за справедливость.
После Столбцовской операции, которая была крупнейшей на протяжении всех лет партизанской войны в Западной Белоруссии, командир корпуса по борьбе с повстанцами генерал Рыдз-Смигла докладывал в ставке Пилсудского, что у него не хватает сил для ликвидации партизан и что их поддерживает поголовно все западнобелорусское население. Многие польские осадники, получившие участки земли на оккупированной территории, бросали их и уезжали. Вслед за ними пустились в бегство некоторые чиновники, предприниматели, помещики.
Наш отряд радовался переполоху в стане врага и принимал меры, чтобы уберечь себя для дальнейших схваток с противником. На некоторое время мы перебрались в Рудницкую пущу, за 100 километров от нашего постоянного лагеря. Отсюда командование посылало связных в Варшаву, в Центральный Комитет Компартии Польши и в Вильно.
Связные возвращались с новыми указаниями и с польскими буржуазными газетами. И вот что мы в них читали: «Сотни людей, которые прячутся в пущах, в своих воззваниях заявляют, что они ведут политическую борьбу, чтобы уничтожить польскую оккупацию в Белорусском крае. Женщины носят им продукты в лес. Из этого видно, что полиция не справляется с таким движением. Один выход — занять эти пущи войсками».
«Если в продолжение нескольких лет не будет изменений, то мы будем иметь на восточных кресах (в восточных провинциях) всеобщее вооруженное восстание. Если не утопить его в крови, оно оторвет от нас несколько провинций. Немедленно нужно ликвидировать все банды. Нужно найти тех, кто им помогает из населения, и со всеми расправиться быстро и беспощадно. На каждое выступление нужно отвечать виселицей. На все белорусское население должен обрушиться ужас, от которого в его жилах застынет кровь».
Тексты злобных писак недвусмысленно призывали правительство к удушению революционного движения. В партийных органах наших связных предупредили, чтобы мы были готовы к жестоким карательным акциям и бдительно следили за маневрами противника. Командование отряда приказало усилить разведку прилегающей местности и шире привлекать помощников из числа местных жителей.
И скоро разведчики сообщили, что в деревнях Беняконцах, Яшуках, Рудниках и Алькенаках появились каратели. Мы сверились с картой и убедились, что неприятель намерен взять Рудницкую пущу в кольцо.
— Будет блокировка, — сказал Яблонский. Я поправил:
— Для блокировки пущи надо слишком много сил. А вот напасть они нападут. Ночью, будь добр, проверь посты.
Однако ночь прошла спокойно, зато утром послышались выстрелы. Прибежал командир разведывательной группы Наркевич и доложил, что отряд карателей силой 150 штыков форсировал в районе Рудников реку Мерчанку и вошел в лес. Разведчики обстреляли их авангард и отошли.
В лагере раздались команды. Отряд занял удобные оборонительные позиции и стал поджидать врага. Мы выгодно расположили пулеметные точки, которые могли вести кинжальный огонь по наступающим. Когда те появились и приблизились, партизаны, оставаясь невидимыми за кустами и деревьями, стали косить атакующие цепи. Каратели бежали, бросая убитых и раненых.
Несмотря на успешный исход схватки, нам стало понятно, что задерживаться в Рудницкой пуще себе дороже, и мы, быстро свернув лагерь, вернулись на прежнюю базу в Налибокских лесах.
Осенью 1924 года на лесопильном заводе в Жерделях вспыхнула забастовка. Подпольная группа, входившая в наш отряд и руководимая Дмитрием Балашко, провела серьезную предварительную работу, и забастовщики держались твердо.
Основным их требованием было повышение заработной платы. Когда забастовочный комитет, в котором ведущую роль играли члены подпольной группы Михаил Щербацевич и Михаил Урбанович, высказал претензии рабочего коллектива управляющему заводом, тот взбеленился и отказался их удовлетворить. Главный его довод был такой:
— Здесь вам не Советы, здесь Польша!
Стачечный комитет стал убеждать его, что рабочий не может прожить на дневную зарплату, которой хватает лишь на килограмм хлеба и селедку. Тогда управляющий вызвал из Воложина отряд конной полиции. Каратели окружили завод, арестовали вожаков забастовки.
Однако, наученный многими примерами активного сопротивления народа панским притеснителям, управляющий вскоре обрел способность мыслить реалистически. Он понял, что рабочих нельзя усмирить репрессиями, они пойдут в своем протесте дальше, тогда не избежать крупных неприятностей, и решил удовлетворить требования забастовщиков.
Ободренные удачей, наши подпольные группы, возглавляемые Степаном Бараном и Михаилом Лапытько, организовали стачки на кирпичном заводе в местечке Заскевичи Ошмянского уезда и на лесопильном заводе в Сморгони.
Много славных боевых операций осуществил и отряд моего друга Кирилла Орловского.
В сентябре разведка доложила ему, что польская полиция получила приказ усиленно охранять железную дорогу на участке Пинск — Лунинец, потому что 24-го числа здесь должен проехать в специальном поезде новый полесский воевода Довнарович. Орловский решил лично познакомиться с этим польским сатрапом.
Он взял с собой 40 бойцов и устроил засаду у станции Ловчи. Поезд воеводы, как не раз практиковалось, был остановлен ложным сигналом красного флажка. Партизаны окружили состав, отцепили паровоз, взорвали пути, обезоружили охрану и пассажиров. Кроме Довнаровича, в поезде ехали комендант XIV округа полиции Менсович, епископ Лозинский и сенатор Вислоух.
Кирилл Прокофьевич имел обстоятельную беседу с воеводой. Поняв, что перед ним партизаны, Довнарович изменился в лице. Как ни велика была шляхетская ненависть к повстанцам, а все паны, попав в подобные обстоятельства, непременно пугались и молили о пощаде. Новый воевода Полесья ничем не отличался от своих коллег и обратился к Орловскому с жалобной речью:
— Пан партизан, прошу учесть, что я приказал своим офицерам не оказывать сопротивления и сдать оружие. Сохраните мне жизнь, и я немедленно подам в отставку.
— Вы твердо решили, пан воевода?
— Да, да, пан командир! Слово польского дворянина.
