Больше мы с Витькой не созванивались никогда. «Мы странно встретились и странно расстаемся…»
Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва — группа «Кино» перестала существовать».
Здесь Леша немного преувеличивает.
Группа «Кино» существовать не перестала, потому что в ней остался один Цой, а другие ушли.
Группа «Кино» перестала существовать только через семь лет, когда не стало одного Цоя, а другие остались.
Но надо признать, что выступать в таком составе на фестивале было нельзя, ибо это был не конкурс бардов.
Поэтому хмурый Цой ходил на концерты и на все вопросы, почему не выступаешь, отвечал коротко:
— Состава нет.
Состава не было, но был Юрик Каспарян, которого требовалось еще многому учить и сыгрываться. И чтобы помочь ему в этом деле, Цой с Каспаряном записали у Вишни новые песни, чтобы Юра мог тренироваться с этой записью, придумывать аккомпанемент, свои отыгрыши уже на электрической гитаре.
Вишня послушно исполнил просьбу, записал болванки, вокал и свел все вместе. Получился такой странный акустический альбом на две гитары с вокалом.
И Леша Вишня, недолго думая, пустил его в народ под названием «46». Он клянется, что его никто не предупреждал, что этого нельзя делать. Он был уверен, что записал полноценный новый альбом «Кино».
Цой был этим своеволием недоволен, но народ оценил. Мне тоже нравится этот незамысловатый альбом, прежде всего цоевским пением. Каспаряна слышно немного, он еще робок был.
И тут на Цоя надвинулась немузыкальная действительность, поскольку ему исполнился двадцать один год и о нем вспомнил военкомат.
1983
Косить или не косить?
Ни для кого не секрет, что Виктор Цой уклонился от службы в армии не совсем законным путем. Проще говоря, «закосил». Для этого ему пришлось провести шесть недель в психиатрической лечебнице №62, что на берегу речки Пряжки. Эту больницу все так и называли — «Пряжка».
Мне не хотелось бы обсуждать нравственный аспект этой темы, оправдывать или осуждать. Сам Цой дал такой ответ на вопрос об отношении к армии, когда его спросили об этом после концерта:
«Отношение к армии очень двойственное. С одной стороны, я считаю, необходимо, чтобы мужчины умели защищать Родину, свою семью. С другой стороны, в армии занимаются иногда ненужными делами. Поэтому, если мы говорим об армии в смысле того, чем она действительно должна заниматься, то я двумя руками «за»».
Калининград, сентябрь 1989
Тем не менее, когда Цой стал получать повестки из военкомата, вопрос встал ребром: косить или не косить? И я знаю, что решался он трудно.
Инна Николаевна, мать Марьяны Цой (из интервью автору, 2008):
«Они тогда жили отдельно, на Блюхера. Я помню, что его родители очень возмущены были, чуть ли не «ты позоришь нас, как так можно!». Им это казалось ненормальным, хотя Роберт Максимович тоже ни в какой армии не служил, потому что он закончил Военмех.
А у них это было поветрие, все они тогда косили: и Рикошет, и Кинчев… Все боялись, что за эти два года их забудут, и он очень боялся свой потенциал растерять. Он не вдруг к этому решению пришел, но твердо.
Они в тот вечер были у нас на Ветеранов, потом заторопились, и Марьяна в тот же вечер вызвала «скорую», потом ходила в «психушку», писала какие-то плакаты, чтобы ее к нему пускали, а он таблетки все выплевывал, конечно, но его все равно дольше обычного продержали. А потом все же дали белый билет, и он занимался уже только рок-н-роллом, работал как подорванный.
Записывали у Вишни, помню этот магнитофон ленточный, пленка рвалась все время, потом мы его на какой-то даче бросили. Ему какой-то англичанин привез нормальный магнитофон. Это еще до Джоанны было. Есть даже такая фотография: стоит этот магнитофон и Витя смотрит на него, как на любимую женщину. Свершилось, наконец! Ну а я что? Я одна работала. Потому что Витя не работал, Марьяна, после того как из цирка ушла, тоже как-то так… А когда они вернулись на Корзуна, у Марьяны уже Саня должен был родиться».
Марианна Цой (из повести «Точка отсчета»)
«Раньше Цой очень успешно косил армию, учась в разных ПТУ. ПТУ привлекали его как раз с этой точки зрения, потому что оттуда в армию не забирали. Потом ему стукнуло двадцать один, и военкомат решил заняться им всерьез. Но он уже был Виктором Цоем и уже никак не мог уйти в армию.
Он мне сказал: «Я уйду в армию, а ты тут замуж выйдешь». Я говорю: «Да ты что, с ума сошел?» На самом деле он просто не мог на два года уйти от рок-н-ролла в какие-то войска. Все кругом косили, все как-то нас поддерживали: «Ну, подумаешь, сумасшедший дом! Ну, посидишь ты там две недели!..» Вышло полтора месяца.
Страшно вспомнить, как он туда сдавался. Я заделалась там за бесплатно делать всякую наглядную агитацию, писать психам: «Мойте руки после туалета!», «Увеличить оборот койко-мест» — это было полное безумие. За это мне разрешили с ним видеться каждый день. Обычные свидания там раз в неделю.
БГ послал ему через меня какую-то дзенскую книгу, которую Витя на Пряжке так и не открыл. От нашей самой гуманной психиатрии в мире у него чуть не поехала крыша всерьез. Я не буду рассказывать о жутких условиях для несчастных людей, попавших в эту больницу, о практике делать уколы исподтишка спящим и прочих вещах, о полной безответственности и нечестности. Это все по прошествии времени потихоньку исчезает из памяти. Помню только, что лечащий врач с маниакальной настойчивостью пытался выискать изъяны психики пациента или же вывести его на чистую воду как симулянта. Его страшно раздражало, что Цой молчун. Но тот упорно не отвечал на его вопросы — просто в силу природного характера, а не оттого, что хотел подразнить. Их единоборство продолжалось почти шесть недель.
Наконец врач сдался, и Витю, почти прозрачного, выписали на волю законным советским психом.
Я пришла в военкомат, вся расстроенная, заплаканная. А плакала на самом деле я потому, что просто боялась очередного призыва. Они говорят: «Ну что, он на самом деле так плох?» Я начала реветь. Они говорят: «Ну, бедная ты, ты еще за него замуж собираешься — сумасшедший же он! Жить с ним всю жизнь! Никуда, — говорят, — он не пойдет, не нужен нам такой».
Когда Витя получил белый билет — это был праздник.
После больницы он чувствовал себя очень плохо. По нашим гуманным законам из сумасшедшего дома выписывают прямо на работу. Видимо, в качестве наказания. Начальник, увидев его, неподдельно испугался и отпустил на несколько дней оклематься».
