Сергей пытается меня удержать.
— Мы же не поговорили… о главном.
— Успеем. Я не завтра уезжаю».
Вскоре Надежда Вольпин уехала в Ленинград, там у нее родился сын Александр.
В некоторых случаях С. Есенин в пьяном состоянии вел себя некорректно по отношению к Бениславской. Аня Назарова была свидетельницей случая, который описала в своих «Воспоминаниях»:
«Я, Галя и Есенин возвращаемся из «Стойла». Есенин пьяный — громко разговаривает. Свертываем в Чернышевский (переулок) и тут же слышим окрик милиционера — «граждане, остановитесь!». Подходит милиционер и обращается к Есенину: «Это ваши дамы?» Есенин вдруг поспешно отвечает: «Нет, не мои». Галя спрашивает милиционера, в чем дело, тот не отвечает ей, допытывается у Есенина, кто же мы такие и куда он идет. Я говорю: «Товарищ, очевидно, вас смущаем мы?» — «Да, кто вы такие». Есенин отвечает, что одна жена, другая ее подруга, живем в Брюсовском переулке. Идем домой и т. д. Милиционер недоверчиво смотрит и укоризненно говорит Есенину: «Я же о вас забочусь, а вы что-то путаете, то не мои дамы, то жена и знакомая». Мы называем себя, собираемся показать удостоверения личности, говорим, где служим, даем свой адрес, и только тогда все еще недоверчивый милиционер, наконец, отходит от нас.
— В чем дело? Почему вы отказались от нас? — спрашиваем мы Есенина.
— Ах, я не так понял. Я думал, что за мной, понимаете, следят. Хотели взять. Я за вас испугался. Зачем вас? Я и сказал, что не мои дамы, я хотел как лучше. Я же знаю, за мной следят. Давно, ну, и вы ни при чем.
Такая болезнь преследования была у Есенина в тот период очень сильна. Ему все время казалось, что за ним кто-то следит, кто-то куда-то хочет его «взять».
Общественный суд над четырьмя поэтами, газетная шумиха в связи с этим, а также непредсказуемое поведение Есенина с друзьями в коммунальной квартире вызвали недовольство и раздражение у М. С. Грандова. Он пытался призвать Есенина к порядку, но разговоры и просьбы на него не действовали. Как-то поэт пришел пьяным, поднял всех на ноги. М. Грандов не стал его утихомиривать, а просто запер в туалетную комнату, приказав девушкам не выпускать его некоторое время. Протрезвевший утром поэт, покидая квартиру, оставил на столе записку: «Грандов, милый! Прости. Сергей Есенин».
После очередного нарушения общественного порядка Грандов сказал Бениславской:
— Галина Артуровна, прошу вас сделать все возможное, чтобы Есенина в нашей квартире не было… Надоело… Его присутствие нарушает покой квартиры.
— Михаил Семенович, — возражала Галина, — я, даже если бы и хотела, не в силах этого сделать, так как Сергею Александровичу буквально негде жить, и не могу ж я больного человека, да еще в таком состоянии, под забором оставить.
Грандов был неумолим, в его голосе послышались угрожающие нотки:
— Ну вот что: я вас предупреждаю, что если Есенин будет у вас и дальше, то я подаю заявление в ЦК, чтобы его выслали за пределы РСФСР как вредный элемент. Я его таковым считаю, и если подам такое заявление, то его вышлют.
Галина от возмущения хотела нагрубить Грандову, но понимала, что причиной плохого отношения к Есенину было нескрываемое Грандовым чувство ревности. Он не мог спокойно переносить дружеское отношение своей жены Кононенко к Есенину, часто говоривших наедине о стихах, о поэзии. Но ему не хотелось, чтобы личные отношения всплыли при разборе его заявления. Когда ему об этом намекнула Бениславская, он пришел в ярость, настаивая на своем решении.
Не поддержали М. С. Грандова Яна Козловская и Соня Виноградская, когда он предложил им подписать заявление коменданту о выселении Есенина. Обстановка накалялась. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но у Есенина начался длительный период лечения в санатории и больницах. Галина сообщила Грандову о выписке поэта. Тем не менее за ее строптивость тот пригрозил уволить Бениславскую из редакции газеты «Беднота», но вмешалась Яна Козловская, переговорила с ним и уладила конфликт.
С 13 декабря 1923 г. по двадцатые числа марта 1924 г. в биографии С. Есенина отмечается как «больничный период». За это время поэт прошел лечение и медицинское освидетельствование в четырех клиниках. Г. Бениславская регулярно его навещает, беседует с врачами, контролирует расписание посещения поэта Екатериной Есениной, Аней Назаровой, Яной Козловской и другими в те дни, когда из-за дежурства в редакции сама не могла побывать в больнице.
Первой лечебницей, в которой оказался С. Есенин, была клиника санаторного типа для нервнобольных на Большой Полянке, 52. Попал он туда неслучайно. Приступы депрессии, нервные срывы у него участились. В октябре 1923 г. поэт Вс. Рождественский был свидетелем, когда Есенин без объяснения причин рыдал в петроградском театре Гайдебурова. Прошедший судебный процесс над 4-мя поэтами также отразился на состоянии здоровья поэта.
Есенина поместили в большую, светлую палату, с двумя окнами в одной стене и двумя в другой. Посещавшие поэта друзья отмечали, что на вид он был совершенно здоров. «Впервые Есенина в санатории на Большой Полянке, — вспоминал Ф. Гущин, — я увидел в прекрасно отутюженном сером костюме. Это был статный блондин со светло-голубыми глазами. Больше всего в нем подкупали его необычайная скромность и простота и умение сказать ласковое и доброе слово любому больному. В обстановке такого санатория трудно было поверить, чтобы Есенин мог когда-либо терять спокойствие, нарушать общественный порядок».
И только после общения с поэтом обнаруживались отклонения в его поведении.
«Во время разговора мы сидели у окна, — вспоминал Р. Ивнев. — Вдруг Есенин перебил меня на полуслове и, перейдя на шепот, как-то странно оглядываясь по сторонам, сказал:
— Перейдем отсюда скорей. Здесь опасно, понимаешь? Мы здесь слишком на виду, у окна…
Я удивленно посмотрел на Есенина, ничего не понимая. Он, не замечая моего изумленного взгляда, отвел меня в другой угол комнаты, подальше от окна.
— Ну вот, — сказал он, сразу повеселев, — здесь мы в полной безопасности.
— Но какая же может быть опасность? — спросил я.
— О, ты еще всего не знаешь. У меня столько врагов. Увидели бы в окно и запустили бы камнем. Ну и в тебя могли бы попасть. А я не хочу, чтобы ты из-за меня пострадал.
Теперь я уже понял, что у него что-то вроде мании преследования».
В палате С. Есенин работает над своими произведениями. Когда его навестили сотрудник издательства А. Богомильский и работница типографии К. Колчина, он прочитал им только что написанное стихотворение «Вечер черные брови насопил…».
