– Aa-lik? Still in the coun-try?!! («… Все еще в коро-лев-стве?»)
Голландия, действительно, невелика, докуда угодно рукой подать. Я испытал наконец тот европейский кайф повсеместной досягаемости, о котором раньше только читал – в «Ни дня без строчки», где Олеша восхищается уютной миниатюрностью наполеоновских переходов между завоевываемыми столицами. А недавно я прочел об ответе Лолы Монтес немецкому курфюрсту (кажется, самому Людвигу Баварскому), потребовавшему покинуть пределы его страны: «Ну, это дело недолгое!»
Приятно было включиться в давно разработанный топос.
5
В Германии, куда я поехал с несколькими лекциями, сильных момента было два.
Первый – когда, уже будучи там, я получил приглашение выступить еще в одном университете и задумал присоединить к нему лишнее свидание с легкой на подъем и повсюду въездной датчанкой Джуди. Услышав о причудливом усложнении маршрута, коллега, принимавший меня в Регенсбурге, вычислил, что при перемене билетов мне полагается мало кому ведомая скидка, пошел со мной на вокзал и выбил ее.
Второй – когда вечером накануне отъезда мне пришлось напомнить ему про гонорар.
– Wird alles organisiert. Wir sind in Deutschland. («Все будет организовано. Мы в Германии».)
– Когда же?
– А когда поезд?
– В 9:20 утра.
– В 9:00 мы приходим на кафедру. Секретарша печатает письмо, и в 9:03 я его подписываю. В 9:05 бухгалтерия выписывает чек. В 9:07 мы относим его в кассу, где тебе выдают деньги. В 9:10 мы садимся в машину, в 9:15 мы на вокзале, и в 9:18 ты садишься в вагон, а я иду на лекцию, – долгие прощания на перроне не в моем вкусе.
Так все и произошло, и я поехал в ганзейский город Любек, поближе к Дании – да и к Голландии.
6
Случай проверить утверждение Мельчука, что все всегда поправимо, представился однажды по дороге из Италии во Францию. На вокзальном табло в Милане было обозначено несколько поездов, и я выбрал ближайший. Лишь когда он вошел в длинный альпийский туннель, чтобы вынырнуть в Швейцарии, я осознал свою ошибку: ехать надо было через итало-французскую границу. Швейцарская виза у меня, правда, была, но одноразовая, полученная для предстоявшей через две недели поездки в Цюрих. Ее погашение означало бы новый раунд хлопот в швейцарском консульстве. Но что было делать? Поезд уже шел по Швейцарии, и пограничники ожидались с минуты на минуту.
В вагоне, кроме меня, была только одна пожилая женщина. Мы разговорились, я поделился с ней своими страхами. Она успокоила меня, сказав, что ездит тут часто, и пограничники ходят не всегда. После чего пустилась в воспоминания о временах Второй мировой войны, когда Швейцария была со всех сторон окружена фашистами, но в контрабандных, да и просто бытовых целях она спокойно проводила людей через границу.
Я слушал ее, нервно поглядывая на двери вагона. Пограничники все не шли, и я уже поверил, что, может, и правда, не придут, когда они все-таки появились. Они с интересом осмотрели мою подорожную, сочувственно выслушали мою историю и, вежливо осведомившись о теме цюрихской лекции, пожелали успеха. Визу трогать не стали.
7
Удручающе чиновную ноту в эту европейскую идиллию внесли французы. Въездную визу в США нам предстояло получать в Париже, где располагалось ближайшее отделение Международного комитета спасения. Там моим досье занимались две французские дамочки, фамилию помню только одной, мадам Мартен, но говорили они всегда от имени некоего авторитетного «мы», означавшего то ли их двоих, то ли комитет в целом. Я перезванивался с ними из Амстердама. Каждый раз, когда возникало бюрократическое осложнение, я слышал назидательное:
– Parce qu’il faut lire attentivement nos lettres, monsieur Jolkovski («Потому что надо внимательно читать наши письма, месье Жолковски»). В их nos («наши») хорошо запоминалось образцово закрытое французское «о», моя фамилия корректно начиналась с мало доступного другим иностранцам «ж», но в целом, с ударением на «и», она звучала отталкивающе.
Проблемой оказался уже самый въезд во Францию. Во французском консульстве в Амстердаме секретарша, долго пренебрегавшая моим присутствием, а потом демонстративно удалившаяся в другую комнату с чашкой кофе, наконец снизошла до меня и объявила, что о визе не может быть и речи, поскольку действие моего titre de passage скоро истекает, да и с самого начала простиралось всего на четыре месяца, а никакое уважающее себя консульство не оттиснет своей печати на документе, выданном менее, чем на полгода. Мои апелляции к испещрявшим эту филькину грамоту визам других стран успеха не имели; она просто ушла и больше не появлялась.
Не помогло и обращение к мадам Мартен – оказалось, что в одном из их писем месье Жолковски был поставлен в известность об этих консульских тонкостях.
Ощутив на своей шкуре действие знаменитого французского этатизма, я пошел плакаться к Ван Дейку, тайно надеясь на завязанные им дипломатические знакомства. Он без дальних слов позвонил в Министерство иностранных дел, и проблема была решена: нам согласились выдать шестимесячный вид на жительство, но не по почте, а в собственные руки.
– Заодно посмотрите Гаагу, – сказал Ван Дейк. – В Министерстве обратитесь к г-ну Ван Ботену.
Г-н Ван Ботен («Кораблев») оказался милым молодым человеком лет двадцати пяти. Он охотно выписал новый вид на жительство, вместе со мной посмеялся, что выдает его, чтобы мы могли уехать, и взял с меня честное профессорское, что, прибыв в Штаты, я верну его по почте.
В Париже я наконец лично познакомился с обеими строгими дамочками. Они опять начали шпынять меня какими-то формальностями, когда появилась их начальница, американка, миссис Харрисон или Харрингтон, в общем, что-то на Ха. Это была немолодая нескладная высокая полная женщина, с простецкими, но очень доброжелательными манерами. Она была рада поболтать по-английски с новоиспеченными соотечественниками и, распорядившись выписать нам все необходимые бумаги, в том числе какие-то фантастические суточные, увела нас к себе в кабинет.
С этого момента я стал смотреть на мадам Мартен и ее напарницу, да и на французские дела вообще, уже, так сказать, из Америки, из прекрасного далека. Как сказано у Пушкина: А далеко на севере – в Париже – Быть может, небо тучами покрыто, Холодный дождь идет и ветер дует. – А нам какое дело?…
8
В Америке забавный эпизод произошел в ходе первой поездки из Итаки, штат Нью-Йорк, к друзьям (Мельчуку и Щеглову) в Монреаль. Это было зимой, задувала метель, на полпути к границе мы остановились заправиться. У нас была огромная дешевая старая машина (Dodge Dart Swinger), с длинным плоским капотом и таким же багажником, пожиравшая массу бензина. Водила ее Таня, я еще не умел; но с заправочным шлангом справлялся. В Канаду мы въехали через какой-то периферийный пропускной пункт, проблем не возникло (гринкарт, позволяющих свободный въезд в Канаду, у нас еще не было, но мы озаботились визами заранее), таможенник даже вышел помахать нам вслед, но вдруг стал что-то кричать и делать отчаянные знаки руками. Мы остановились, я вышел и увидел, что на левом крыле багажника, рядом с заправочным отверстием, лежит его крышечка. Я забыл завинтить ее, и она благополучно проехала через все ухабы, снегопады и госграницу.
