Батальон капитана В. В. Кошукова был нацелен непосредственно на блокировку крепости.
Атака началась в 6 часов утра. Батальон Бакулина сразу же сбил встретившийся на пути заслон противника и захватил в плен более взвода гитлеровцев. В этом ему большую помощь оказали артиллеристы Н. П. Кучерявого и минометчики В. Ф. Тонких, чуть ли не с первых выстрелов подавившие вражеские огневые точки. В том бою особенно отличился стрелковый взвод младшего лейтенанта И. С. Артемова, уничтоживший несколько десятков гитлеровцев.
Вскоре батальон капитана М. М. Бакулина овладел городом Кенигштейн, а роты капитана В. В. Кошукова, скрытно пройдя по лесным просекам, взяли в кольцо непосредственно крепость. Из рассказов местных жителей мы уже знали, что ее защищает чуть больше сотни гитлеровских солдат и офицеров. Силы в общем-то небольшие, но нужно было иметь в виду то обстоятельство, что в крепость вела только одна, выбитая в скале дорога, которую с успехом мог оборонять один-единственный пулеметчик. Значит...
Во избежание бессмысленного кровопролития я решился на весьма рискованный шаг: привязав к винтовочному штыку белый платок, вместе с переводчиком и двумя автоматчиками двинулся к средневековой цитадели. К удивлению, нам тут же открыли тяжёлые башенные двери и впустили внутрь крепости. Во дворе ее нас встретил комендант гарнизона в чине полковника. Я предъявил ему ультиматум, для большей убедительности напомнив о том, что еще вчера германское верховное командование подписало в Берлине акт о безоговорочной капитуляции своих войск.
Полковник попросил дать ему несколько минут для того, чтобы обсудить мое предложение со своими офицерами. Мы согласились.
Оставшись одни во дворе крепости, мы с любопытством начали осматриваться по сторонам. И вдруг заметили в окнах одного из ее мрачных зданий (замка Магдалены) трехцветные флажки с сине-бело-красными полосами. Так это же цвета государственного флага Франции! Выходит, там размещены французские военнопленные.
После короткого совещания комендант гарнизона принял наши условия. В крепость тут же вошло одно из подразделений полка. Вражеский гарнизон сложил оружие. Более того, полковник торжественно вручил мне ключи от крепости, что, конечно, являлось чисто символическим жестом, данью старомодным традициям. Но я все же не менее торжественно принял их.
Бывший комендант крепости, как оказалось, был нестроевым офицером. Австриец по национальности, участник первой мировой войны, он успел побывать на восточном фронте. И даже получил ранение, о чем свидетельствовала его хромота.
Объективности ради скажу, что этот бывший полковник бывшей гитлеровской армии не в пример нацистам сумел остаться в общем-то честным человеком. Он, например, рассказал нам, что к нему был приставлен эсэсовский офицер, имевший задачу в самый последний момент взорвать крепость. По приказу гестапо она была заранее подготовлена к уничтожению. В подземных казематах лежали огромные пакеты тола, соединенные соответствующей проводкой. Достаточно было лишь дать ток, чтобы и крепость, и ее гарнизон, и находящиеся здесь военнопленные взлетели на воздух. Но полковник пресек готовое свершиться преступление. Когда наши батальоны подошли к крепости, он приказал обезоружить приставленного к нему офицера гестаповца и запереть его в одной из комнат замка. Ну а потом... Трудно сказать, кто это сделал, может быть, даже охранявший нациста часовой, но мы обнаружили в этой комнате уже труп офицера в эсэсовской форме.
Ну а французские военнопленные... Трудно описать радость освобожденных людей. Просто двор крепости заполнили сотни смеющихся, жестикулирующих, пытающихся что-то объяснить людей, одетых в военную форму, но без погон.
Как оказалось, в крепости находились 500 младших французских офицеров и около 100 генералов, на себе испытавших позор Дюнкерка, предательство "мюнхенских миротворцев" - правителей Англии и Франции. Подавляющее большинство из них были патриотами своей родины, тяжело переживавшими ее унижение. Однако встречались и люди иного склада. К ним, например, относился генерал Анри Жиро, бывшая надежда французских фашистов-кагуляров, стремившихся противопоставить его генералу де Голлю.
Но, скажет недоуменный читатель, почему же этот человек, такой близкий по духу нацистам, оказался среди военнопленных? Вопрос резонный. А ответ на него дал нам тогда тот же полковник, бывший комендант крепости. Он, в частности, пояснил, что такие люди, как Жиро, содержались здесь в так называемом "заключении чести". Их поступок держался в строжайшей тайне. Но, видимо, был он не таким уж серьезным, во всяком случае, никак не связанным с антифашистской борьбой. Вот почему заключенные типа Жиро пользовались особыми привилегиями: им разрешалось совершенно свободно совершать длительные прогулки по окрестностям, получать из дому посылки, жить в прекрасной комнате, иметь денщиков из числа младших офицеров.
Но таких, повторяю, было всего несколько человек. Остальные же французские военнопленные испытали на себе все "прелести" жизни в фашистской неволе и в тот день, независимо от рангов и сословной принадлежности, были бесконечно рады вновь обретенной свободе, которую принесли им советские солдаты.
* * *
Но вернемся к тайне крепости Кенигштейн, о которой я упомянул несколькими страницами раньше. Для начала хочется привести здесь выдержку из статьи французского полковника де Луперона. В "Бюллетене ветеранов войны", изданном в Нанте по случаю 25-й годовщины окончания второй мировой войны, он писал буквально следующее: "...Крепость Кенигштейн была занята подразделением русских войск. Командир подразделения - подполковник, фамилии которого я не помню - в переводе она означала какое-то холодное оружие, довольно тактично, но твердо дал понять, что не потерпит никаких посягательств на материальные ценности, хранившиеся в крепости. Это предупреждение было излишне, так как мы имели весьма смутное представление об этих ценностях и в нашем положении каждый думал лишь о единственной ценности - собственной жизни".
Я признателен французскому полковнику за добрую память обо мне и людях нашего полка. Но что же касается его утверждения о слабой якобы осведомленности о сокровищах крепости, то тут он не совсем прав. Некоторые французские генералы и старшие офицеры, как оказалось, установив за соответствующую мзду тесные контакты с охраной, были довольно детально проинформированы ею о хранящихся в крепости ценностях. И в период своего освобождения намеревались воспользоваться этим в корыстных целях. В этой связи мое предупреждение, о котором упоминает полковник де Луперон, было далеко не лишним и очень своевременным.
