Ознакомительная версия.
– А это что за «J»? – с любопытством спросил я у Арнольда.
– Момент инерции, – с невыразимым удивлением в глазах медленно ответил тот.
– Забыл… Что это такое? – попросил я уточнить.
Арнольд замер в шоке.
– Садитесь, пожалуйста, – тихо сказал он и навсегда перестал меня замечать.
На экзамене я попал к другому преподавателю, вздохнув с облегчением. Ведь Арнольд мог отложить, посмеиваясь, твой билет с подготовленным ответом, закрутить на столе маленький волчок, и, полюбовавшись им, сказать:
– А теперь напишите мне, пожалуйста, уравнения, описывающие его вращение.
С таким «билетом» я бы не справился.
Одновременно с учёбой студенческой всё интенсивнее с каждым годом становилась учёба внестуденческая: чтение.
Читал я и раньше много, но в основном беллетристику. Теперь же чтение шло во все стороны. Случилось два важных открытия.
Первое – что классика означает не архаичность, а прямое общение с автором сквозь время, что этот автор иногда ближе тебе и выразительнее (в смысле понимания насущных для тебя переживаний), чем любой современник. Несколько раньше я стал ощущать это применительно к стихам, теперь обнаружил: то же самое проявляется и в других жанрах. Смеялся в голос, читая Стерна, входил в резонанс с Достоевским, упивался «Дао дэ дзин»…
Второе открытие – что философы прошлого пишут о вещах, очень важных и для сегодняшнего человека, что у них можно учиться понимать жизнь и себя самого. Более того – у них можно научиться самому думать о том, от чего зависит твоя судьба и каждый день твоей жизни. Ошеломительное открытие! Математика, может быть, и «царица наук», но философия – нечто большее. От философии, от твоего мировоззрения зависит смысл любых дел, в том числе занятий математикой.
Чтение стало для меня настолько существенной частью жизни, что я то и дело составлял для себя списки книг, которые надо прочесть, а в гостях при первой возможности начинал изучать содержимое книжных шкафов. Постепенно у меня выработалась некая система: чтение шло по трём направлениям. Первое – в соответствии с составленным списком (то, с чем обязательно надо познакомиться). Второе – по рекомендации друзей и знакомых (особенно когда говорят: «На, прочти!»). Третьим направлением было случайное чтение, когда что-то вдруг подвернулось под руку. Первое позволяло руководствоваться собственным разумением, второе – учитывало разумение окружающих, третье – не давало впасть в чрезмерную зависимость от того или от другого.
И мехматская учеба, и чтение совершали во мне одну и ту же работу: образовывали мышление. Но чтение, кроме этого, формировало меня самого. На пару с жизнью, конечно.
Что такое система образования и кто её создаёт? Учитывает ли она, прежде всего, интересы специальности или интересы личности? Каковы образовательные цели и насколько получается их достичь? Да и задаётся ли кто-нибудь всерьёз (не чисто прагматически) этими вопросами, или решающее слово остаётся за возвратной частицей? Такая, мол, сложилаСЬ традиция…
Читателю нечего бояться, я не собираюсь здесь пытаться ответить на эти вопросы (главным из которых, по-моему, является вопрос об интересах личности). Будем считать их риторическими. Но для тех, кто согласится, что они имеют всё-таки практический смысл, выскажу своё свидетельство и некоторые соображения.
Сейчас, когда я оглядываюсь не только на студенческие годы, но и на десятилетия после них, мехмат представляется мне мощной щёткой, как следует прочистившей моё мышление. Математика в различных вариациях демонстрировала мне мощь и границы логического рассуждения, парадоксальный симбиоз строгости и образности доказательств, свободу обращения с конечными и бесконечными категориями…
Знакомясь с судьбами мехматян (или выпускников Физтеха и других «сильных» институтов, где система естественно-научного образования была отшлифована долгим временем и усилием крупных учёных), я отчётливо видел, что такая постановка мышления позволяет потом эффективно проявлять себя в самых разных сферах деятельности, вплоть до чисто гуманитарных.
Отсюда можно сделать вывод, что путь и предмет математического образования успешно действуют сами по себе, безотносительно к очевидной общественной цели: подготовить учёных – математиков, механиков, вычислителей (из таких трёх отделений состоял тогда мехмат).
Кто-то из тех, кто советовал мне выбрать естественное образование, наверное, имел в виду сугубо утилитарный подход к будущей специальности (практичнее быть «физиком», а не «лириком»), но кто-то наверняка подразумевал и качество подготовки к творческой жизни.
Не оставляет меня ощущение, что и Луч, не торопясь снабдить меня указаниями на призвание, способствовал оптимальному образовательному пути. Мало ли что писатель! Прочистить мозги не помешает. А если философией заниматься – так тем более.
Летом после первого курса мы должны были выбрать себе вид трудовой практики. Можно было помогать в приёмной комиссии или поехать в один из студенческих строительных отрядов. Некоторые из них работали недалеко от Москвы, но я без колебаний выбрал самый дальний – целинный отряд, уезжавший на всё лето (так что часть экзаменов надо было сдать досрочно).
На организационном собрании было весело. Организаторами были те, кто ехал на целину второй или третий раз (командир отряда – четвёртый). Они выступали с зажигательными речами. Пока говорил очередной выступавший, я сочинял рифмованное резюме речи, кто-то писал его на листе ватмана фломастером, и под аплодисменты оратору мы выставляли ватман на всеобщее обозрение. Все смеялись.
Весело мы ехали и в поезде до Целинограда (теперь это Астана), да и на самой целине не скучали. От Целинограда мы отправились на грузовиках к месту работ, где заранее побывали наши квартирьеры, – в совхоз «Черняховский».
В первый рабочий день нас привезли в голую степь и сказали, что вот здесь мы должны построить кошару (овчарню). Этим мы, в основном, и занимались, изредка отвлекаясь на другие строительно-ремонтные работы. Начали с рытья траншей и закладки фундамента. Камень для него, а потом и для стен, надо было самим добывать на каменистых участках степи. Мы выковыривали бут (необработанный камень) ломом из земли, грузили в самосвалы и везли на стройку, мешали цемент, ставили опалубку и бросали в неё бут, заливая цементом. Устанавливали опорные столбы для крыши, а потом мастерили и саму крышу.
Работали мы «световой день» – поднимались рано утром и уезжали со стройки лишь когда трудно было различить гвоздь в руке. Мне приходилось трудновато, но физически терпимо. Больше тяготило само долгое занятие физическим трудом: думать в это время не очень-то получалось. Чтобы как-то структурировать долгий день, я брал с собой шоколадную конфету (до сих пор помню – «Каракум» местного производства, у неё в начинке похрустывали какие-то крупинки) и откусывал каждый час по кусочку, так, чтобы растянуть до конца работы.
Вечером мы возвращались вымотанными и грязными. Это не мешало группе парней, к которой принадлежал и я, устраивать в раздевалке песенную пантомиму:
– Вьюга смешала (крутили руками, имитируя работу бетономешалки)…
– Землю (все тыкали пальцем в пол)…
– С небом (воздевали руки вверх)…
– Тёмное небо (каждый показывал на что-нибудь тёмное)…
– С белым снегом (показывали на белое, найти белое что-то было труднее)…
Зачинщиком выступал Женя Отачкин119, самый колоритный из наших целинников. Коренастый, бородатый, закончивший до мехмата два или три курса мореходного училища, весельчак, циник, матерщинник, он умел и любил работать, мог вселить кураж в любую затею. Энергия из него била фонтаном, хотя какая-то более животная, чем этого хотелось.
Научился я на целине не только строить, но ещё водить грузовик и даже трактор. Трактор меня поразил своей массой, ощущаемой физически при его движении, особенно при поворотах. Вождение грузовика, на первый взгляд, не слишком отличалось от управления легковушкой, но на второй взгляд…
Юрист-старшекурсник по прозвищу Тигра, работавший в стройотряде шофёром и позволявший мне порою садиться за руль, как-то, когда мы ездили за бутом, сказал:
– Туда ещё три грузовика едут. Если не будешь первым, больше водить не дам.
Ох, я и газанул! Разогнался вовсю, а потом наехал на россыпь булыжников, и машину стало заносить влево. Я резко крутанул руль вправо и нечаянно ещё надавил на газ. Грузовик подбросило так, что мы крепко стукнулись головами о крышу кабины. Он накренился, встал на два колеса, но всё-таки не перевернулся, устоял.
Ознакомительная версия.
