Впоследствии я вызвал Дриандера в Берлин и вскоре назначил проповедником в соборе и в моей дворцовой церкви. С тех пор он духовно близкий мне человек, в течение многих лет был моим преданным спутником, духовно поддерживая меня до самого 9 ноября. Мы часто обсуждали между собой церковные дела и подробно беседовали о задачах и будущем протестантской церкви. Гуманные и в то же время полные силы, ясные и проникнутые истинно евангельским духом взгляды Дриандера делали его опорой и красой своей церкви и преданным, искренно привязанным к своему кайзеру соратником его в деле укрепления и преуспеяния церкви. После 9 ноября Дриандер тоже стал подвергаться преследованиям, которые он спокойно переносил. Надежда, вера и упование его короля идут вместе с ним и с евангелической церковью. Церковь должна снова внутренне выпрямить раздавленный народ своим старым догматом: «Наш Бог наша мощная крепость».
Я хотел бы упомянуть о влиянии переведенного на немецкий язык по моей инициативе сочинения английского миссионера Бернарда Лукаса «Conversations with Christ». Должен также отметить то значение, которое имели для меня проповеди пастора Шреллера (Иерусалим) и сборники молитв «Der alte Gott lebt noch» и «Aus tiefer Not» консисторского советника Конрада. Эти сочинения своим живым изложением, захватывающим и пленяющим слушателя и читателя, доставили императрице и мне возможность много раз переживать большой подъем и просветление. Своему прекрасному воспитателю профессору Гинцпетеру, вестфальскому кальвинисту, я обязан тем, что мог относиться к религиозным и церковным вопросам с полной объективностью sine ira et studio (без гнева и пристрастия). Он воспитал своего воспитанника на Библии, оставив в стороне все догматически полемические вопросы. Поэтому полемика в религии осталась мне чужда, и такие понятия, как самодовлеющая «ортодоксальность», отталкивают меня.
Мою собственную точку зрения на религию я в свое время изложил в письме, ставшем уже тогда известным обществу и адресованном моему другу Голльману (частично оно приводится в конце этой главы).
В 1898 году я порадовал моих католических подданных, подарив по случаю моего пребывания в Иерусалиме тамошним немецким католикам приобретенный мной у султана участок земли «Dormition». Почтенный и преданный мне патер Шмидт, представитель католического ферейна в Иерусалиме, на этом месте на торжественном празднике в честь передачи этого земельного участка в сердечных словах принес мне благодарность от имени немецких католиков. Когда я говорил с ним о предстоящей застройке и заселении нового немецкого поселения, опытный старый знаток Иерусалима посоветовал мне не передавать его в руки ни одного из тамошних монашеских орденов, ибо все они в большей или меньшей степени замешаны в интриги и борьбу за «loci Sacri» (святые места).
После моего возвращении домой ко мне явилась депутация от немецких мальтийских рыцарей во главе с графом Прашмой, чтобы со своей стороны тоже принести мне благодарность.
Вскоре мне был представлен на рассмотрение составленный одним очень талантливым кельнским архитектором чертеж церкви в «Dormition», искусно разработанный в стиле страны. По окончании постройки этой церкви я решил передать «Dormition» в руки бейронских бенедиктинцев. В 1906 году они переселились в построенный вместе с новой церковью монастырь св. Марии.
С бенедиктинцами бейронской конгрегации, с настоятелем которой Вольтером я познакомился в Сигмарингене, я в течение долгих лет поддерживал близкие отношения. Орден этот в средние века всегда был в хороших отношениях с германскими императорами, и ни один из них не упускал случая при поездках в Рим посетить и живописное Монте-Кассино. Когда бенедиктинцы попросили дать им возможность поселиться на Рейне, я позаботился о том, чтобы ордену был передан великолепный пустовавший тогда романский монастырь «Мария Лаах». Орден, имевший среди своих монахов тонких художников и между ними патера Дезидериуса, привел в цветущее состояние запущенный и полуразрушенный монастырь, украсив его прекрасной внутренней живописью. Я часто посещал его, радуясь тому, что он все в большей степени отстраивается, и наслаждаясь общением с умными аббатами и простым сердечным приемом со стороны верных братьев.
В лице настоятеля монастыря Монте-Кассино монсеньера Круга я познакомился с человеком необыкновенной духовной одаренности и всестороннего образования, много разъезжавшим по свету. Он умел так же бегло изъясняться по-итальянски, по-английски и по-французски, как и на своем родном немецком языке.
В приветствии, обращенном к итальянскому королю Виктору Эммануилу и ко мне при посещении нами монастыря, он между прочим упомянул, что почти все германские императоры, а до них лонгобардские короли посетили Монте-Кассино. Он передал мне великолепную коллекцию копий хранившихся в библиотеке ордена грамот Фридриха II. В ответ на этот подарок я в свою очередь подарил ордену произведения Фридриха Великого. В окрестностях монастырей ордена процветает землепашество, причем монахи знакомят неповоротливых земледельцев со всеми нововведениями и усовершенствованиями в этой области. В сельских и городских общинах с любовью культивировались церковное пение и игра на органе, которые братья ордена довели до степени высокого искусства. В ордене процветает также и ювелирное искусство, и художественная вышивка у бенедиктинок. Labarum (штандарт) императора Константина Великого, рисунок которого был реставрирован монсеньером Вильпертом, я приказал изготовить в натуральную величину. Один экземпляр я подарил папе, другой моей дворцовой капелле в Берлине. В революционные дни штандарт был украден из капеллы чернью. Все металлические части штандарта были превосходно выполнены братьями, а вышивка сестрами ордена. В 1917 году я посетил сестер в их монастыре св. Гильдегардис выше Рюдесгейма.
Поводом для моего письма адмиралу Голльману послужило возбуждение, вызванное докладом профессора Делича на тему «Вавилон и Библия», прочитанным им в «Немецком обществе изучения Востока», членом правления которого был и Голльман. Перепечатывая ниже это письмо, я пропускаю первую часть его, детально трактующую выводы профессора Делича в связи с его докладом.
15 февраля 1903 г.
Мой милый Голльман!
Я хотел бы здесь еще раз вернуться к моей личной точке зрения на учение или идею об откровении, которую я часто объяснял уже Вам, мой милый Голльман, и другим лицам. Я различаю двоякого рода откровения: преходящее, в известной мере историческое, и чисто религиозное откровение, подготавливающее путь к грядущему пришествию Мессии.
