Я сообщил о своем решении Рисер-Ларсену, который, напротив, предложил мне такой план: снять ткань, покрывающую рубку управления, весь экипаж собрать на внешней стороне рубки и в тот момент, когда дирижабль коснется земли, приказать всем одновременно прыгать, бросив летящий корабль на произвол судьбы. Такой маневр был бы крайне опасен для людей. Впрочем, меня не удивило, что Рисер-Ларсен не понимал этого. Помимо неопытности в таких делах здесь также сказывалась и его усталость.
Позднее в книге, опубликованной Амундсеном и Элсуортом, Рисер-Ларсен признается, что в момент посадки дирижабля он был практически не способен активно действовать. "Я так устал, что у меня начались галлюцинации", говорил Рисер-Ларсен. И в самом деле, он с радостью объявил Амундсену:
- На земле мы получим любую необходимую помощь. Ведь на берегу расположился целый кавалерийский корпус.
И уточнил, что он "ясно" видел множество людей в форме и лошадей.
Конечно, я совершенно не принял в расчет экстравагантные высказывания Рисер-Ларсена, вызванные, вероятно, переутомлением, и решил, как уже говорилось, совершить посадку на льду рядом с эскимосской деревушкой, используя специальные приспособления, приготовленные еще в Риме для такого случая. Рисер-Ларсен позвал Чечони и приказал сложить в мешок тяжелые предметы, имевшиеся на борту, включая консервы из пеммикана, которые уже были не нужны. Тем временем я сбавил скорость до минимума, чтобы проверить дирижабль в статическом состоянии: он был несколько тяжеловат и медленно опускался. Неожиданно мы вошли в полосу густого тумана. Я прибавил скорость, чтобы подняться над ней, но немного погодя туман рассеялся и перед нами опять появилась деревня: ряд деревянных домов. В тот же момент непогода кончилась, словно по волшебству.
Наконец мешок с тяжелыми вещами был готов. Я приказал Чечони вытащить его из рубки и потихоньку на канате опускать вниз. Но он оказался слишком тяжел. Чечони не смог его удержать: мешок камнем полетел на землю. Тотчас же закачался висящий на носу дирижабля швартовочный крюк.
Мы вновь стали снижаться. Я вел корабль против ветра над скованным льдом морем в нескольких километрах от деревни. Скорость была минимальной, и дирижабль медленно опускался. Я приказал сбросить мешок с балластом, служивший якорем, и он полетел вниз, повиснув в воздухе на расстоянии 30-40 метров от дирижабля. Я увидел на льду трех или четырех человек, спешивших нам навстречу, а впереди и немного правее была еще одна группа - из семи-восьми человек. Прибавив скорость, я направился к ним. Мешок коснулся земли и заскользил по льду, люди натянули веревку. Я скомандовал:
- Выпустить газ!
И дирижабль пошел вниз со скоростью один метр в секунду или чуть меньшей. Новая команда:
- Приготовиться к удару!
Но, самортизированный пневматическим устройством под рубкой управления, удар оказался легким: едва коснувшись земли, дирижабль отскочил рикошетом и подпрыгнул на несколько метров.
- Еще газ! - крикнул я.
Несколько мгновений спустя мы снова были на льду, теперь уже окончательно.
Я подумал о той опасности, какой подверглись бы люди, если бы, желая как можно скорее ступить на твердую землю, они слишком поспешно покинули дирижабль. Внезапно облегченный на семьсот - восемьсот килограммов, корабль вырвался бы из рук немногочисленных и не имевших специальной подготовки людей, которые удерживали причальные концы.
- Никому не двигаться! - крикнул я со всей силой, на какую были способны мои легкие. Во избежание неожиданностей я загородил собой выход из рубки.
Я приказал Чечони покинуть корабль, чтобы помочь встречавшим нас людям выполнить причальный маневр, и одновременно продолжал выпускать газ. Затем разрешил сойти с корабля одному за другим Рисер-Ларсену, Амундсену, Элсуорту и всем стальным. Было 14 мая 7 часов 30 минут по Гринвичу, или 13 мая 20 часов 30 минут по местному времени. Наше великое путешествие окончилось.
Я посмотрел вокруг. Около меня стояли Чечони, Ардуино, Каратти, Помелла и Алессандрини. Усталые, измученные, но с радостью в глазах. Амундсен, Элсуорт и с ними кто-то еще шли по направлению к деревне. Немного погодя наши тоже отправились искать место для ночлега, где можно было наконец выспаться после трех утомительных, тревожных дней.
Они ушли, а я вместе с Алессандрини остался на время около дирижабля. Все мы были целы и невредимы, а наш воздушный корабль безжизненно лежал посредине белого снежного поля. Он нес нас к цели сквозь тысячи километров, всегда повинуясь приказам, не зная усталости, словно сознательно выполняя нелегкую миссию, которую мы на него возложили. И вот теперь он покорно оставался привязанным к верхушке столба. Он, который так любил свободу неба и смело шел навстречу бурям во Франции, в России, в Беринговом проливе, где без его гибкого и мощного тела нам пришлось бы отступить. Он встречал лицом к лицу ветер, снег, обледенение, дождь и туман. И вот теперь он лежал на боку, поверженный моими собственными руками!
7.20. После высадки
Я не смог уйти с места нашей посадки. На душе было неспокойно. Теперь мои мысли обратились к Италии, к родным местам, откуда мы вылетели более месяца назад, к близким, которые с волнением и тревогой ждали нас.
- Где мы? - спросил я.
- В Теллере, в ста милях от Нома, - ответил кто-то.
Потом пришел Готтвальдт и сказал:
- В деревне есть радиотелеграфная станция, но нет радиста.
Значит, мы можем оповестить мир о счастливом завершении нашей экспедиции, телеграфировать в Италию, что наше необычайное приключение окончилось и все мы целы и невредимы.
Вихрь мыслей обуревал меня. Не осталось и следа от смертельной усталости, которая владела мной в последние часы полета.
А природа вокруг, словно для контраста, оставалась спокойной и безмятежной. Торжественная тишина царила в крошечной деревушке. Эскимосы, слегка удивленные, но проявлявшие спокойствие, взирали на нас, на летающее чудовище, которое лежало теперь на льду лагуны. Они не выказали никаких признаков волнения при нашем внезапном появлении с неба.
Холодная ночь и беспросветное серое небо несколько омрачали нашу радость.
Все пережитое осело где-то в дальних уголках души. От Кингсбея мы находились неблизко и по расстоянию и по времени. Путешествие к полюсу над бескрайней ледяной равниной, церемония сбрасывания флагов, бесконечный густой туман - все ушло в прошлое. Эти три дня были прожиты так интенсивно, так богаты впечатлениями, что казалось, словно прошло три года.
И все куда-то отодвинулось, стало далеким, будто та удивительная жизнь, вместившаяся в трое суток, проведенных без сна и отдыха, была нереальной. Она казалась теперь далеким сном.
